Далеко от неба

— Почему не будет? Здесь будет, дальше никто не знает. По сторонам смотреть надо, под ноги смотреть. Небо успокоилось, земля еще пугается маленько. Она от страха другой стала. Заблудиться можно. Помогать вам надо.

— Значит, надумал?

— Правильно, однако, думал. Вам помогать буду. Иван шибко умный. Плохого сюда не пустит. Молодой ему помогать будет, учиться у него будет. А вам назад вернуться очень надо. Чтобы золото это здесь насовсем не осталось. Плохие люди снова прийти могут.

— При Рудыхе тут плохому и часу не продержаться, — встрял второй казак. — Он не то чтобы пропало чего, ищо столько отыщет и наработает. А из Никитки такого казака состряпает — любочки мои! Родной батя вблизи не узнает.

— Так и порешили, — поднялся на ноги и перекрестился ротмистр. — Как развиднеется, трогаемся. Все, на что сил хватило, спроворили, по местам развели. Кого нашли — похоронили, кого не сыскали, гора эта им заместо памятника. Крест наш крепко стоит. Его Иван потом обиходит, чтобы издалека видно было. А перевалу здешнему на будущей карте название будет «Гиблый». Чтобы те, кто сюда еще когда придет, сторожись и поминали крестом и низким поклоном.

— Выходит, и над этим будет крест стоять? — проворчал Рудых и, отвернувшись от костра, сплюнул в сторону самого темного участка неба. — На душе муторно, что где-то рядом с нашими лежит.

— А у меня, дяденьки, мысля, что он не сгинул, а прихитрился где-нибудь, — неожиданно для всех и для самого себя заговорил Никита. — Как бы он теперя за вами следом не наладился. Вы это… стерегитесь. А то еще чего-нибудь такое удумает.

— Не по Сеньке шапка, Никита Ефимыч, — поспешил успокоить парня Ильин. — Такого, как случилось, им всем кагалом не сотворить. Природа, к счастью, пока не у них под началом. Да и никогда не будет. Мы с вами оказались свидетелями редчайшего ее явления, о котором еще долго будут вспоминать и говорить.

— Лучше вовсе такого не вспоминать, — не согласился Рудых. — Я за командира нашего природе этой ни за что не прощу. Выполним свой долг, убережем, что храним, возвернусь к людям и в церкву насовсем уйду. Буду за невинно погибших Бога молить, покоя вечного и тихого им просить. От такого чертова отребья, считай, без потерь отбились, а природа эта непотребная их безо всякой жалости приговорила. Они-то в чем перед ней виноватые?

— Как хотите, дяденьки, а только глаз у него шибко дурной. Как глянет, душа вянет, — не унимался взбудораженный и явно напуганный скорым расставанием Никита. Сколь разов он нам обещался: «попомните, все одно по-нашему будет». Здесь тоже чо-то такое вам сказывал. А я так думаю, если по-ихнему, то лучшей сразу в домовину.

— Ты это к чему завел? — недовольно спросил хорунжий. — Так спугнулся, что до сих пор отойти не можешь?

— Правда ваша, дяденька. Такой меня ужас взял, чуть про Бога не позабыл. Совсем сдурел с перепугу. Теперь никого и нипочем бояться не буду.

— Какой я тебе дяденька? Приспичит, кличь — «господин хорунжий, так, мол, и так». А лучшей попросту: «Дядя Иван, я портки со страху обмочил, дозволь на реку сбегать, честь свою в порядок привесть». Но главный мой совет тебе такой будет: про золотишко, нами схороненное, напрочь позабудь. Самому себе не говори, что и где. Проговоришься кому — на первой же сосне висеть останешься. У нас за нарушение присяги так положено.

— Так я еще присягу эту в глаза не видал.

— Повидаешь, выучишь, на всю жизнь запомнишь. Времени у нас с тобой много будет. Настоящим казаком через присягу становятся. И через дела, которые достойные, а не от жадобы и не от страха дурного. Это ты сейчас правильно обозначил — никогда, нипочем и никого казак бояться не должон. Будем теперь с тобой вот их дожидаться. Может, не так вскорости, как желается, но дождаться требуется в обязательном порядке. Иначе нам с тобой по всей строгости ответ держать придется. Правильно понимаю, ваше благородие?

— И по уставу, хорунжий Рудых, и по совести, и по строгости, конечно. Все, как положено, ты обозначил. Меня только вот нога твоя беспокоит. Управишься?

— Не извольте беспокоиться. Меня Никита Ефимыч лучшей любого лекаря обиходит. Конягу куда как с добром выходил. У нас говорят — лучшей хромать, чем сиднем сидеть. Дело лечит, безделье калечит. Проводим вас и за свои работы примемся. С этого крутяка на ту сторону спустимся, избушку какую ни на есть срубим. А золотишко пускай здесь дожидается. Без нас его никакая холера не отыщет. Вы, главное, наше расположение правильно укажите. А то и сами возвращайтесь. С вами у нас полное доверие будет, что все как надо пошло. Укараулим, ваше благородие, не сомневайтесь.

И снова все надолго замолчали в ожидании скорого прощания, сулящего им новые испытания, вряд ли более щадящие, чем те, которые за последнее время выпадали на их долю одно за другим, которые и теперь не сулили им ни скорого прекращения, ни желательного благополучного исхода.