Чужое отражение

Бессознательно поднимаю руку и кончиками пальцев пытаюсь стереть эти томительные покалывания. Тот, самый первый, поцелуй с ним, конечно, оставил чувственные впечатления, которые осели огненными мурашками на моей коже, но, вместе с ними, я на своей шкуре почувствовала охотничий пыл этого монстра. На своем теле узнала и запомнила хищный азарт разъяренного от похоти зверя, с которым он готов был рвать мою вибрирующую от страха плоть, лишь почувствовав малую толику разжигающего его ярость сопротивления.

От многочисленных воспоминаний, по моему телу снова проходит дрожь от жгучего отвращения… от кончиков пальцев на ногах до чувствительных бедер, пробираясь по их внутренней стороне, залезая мне прямо под кожу… На таких, как он, лучше любоваться издали, не прикасаясь и обходя стороной их обжигающую живую заинтересованность…

«Пусть уходит! … Это к лучшему!» – ответ на все мои многочисленные вопросы аритмией выстукивает возмущенное сердце…

– Екатерина Сергеевна, – без сожалений, словно с мясом, вырвал меня из глубокой задумчивости в реальность голос Натальи Леонидовны, которая никуда не ушла, продолжая свысока придирчиво рассматривать нашу небольшую «группку заговорщиков». – Я хочу видеть вас у себя. Прямо сейчас.

Она даже ждать меня не стала! Развернулась и вышла. Мне пришлось быстро догонять ее в полутемном узком коридоре, а потом понуро следовать за ней и молча отсчитывать оставшиеся шаги до ее кабинета. Зайдя внутрь небольшого помещения, я прикрыла за собой дверь, до чувствительного щелчка, который наглухо перекрыл для меня пути отхода.

Слежу за тем, как она неспешно обходит свой стол и неторопливо усаживается напротив меня в кресло. За годы единоличного правления здесь, ее движения приобрели солидность. Она ставит локти на стол и складывает руки «домиком», опираясь на сомкнутые пальцы двойным подбородком и, подняв на меня осуждающий взгляд, беззвучно ждет, унизительных для меня, повторных оправданий моего возмутительного прогула.

Сердитое молчание давит на мои натянутые почти до предела нервы… но я знаю, что объясняться с ней придется еще раз.

С раннего детства, стоя здесь, у самой кромки старого ковра, упираясь в нее только носками поношенных туфель, но не переходя на безворсовую ткань с затертым рисунком, боясь пошевелиться, я испытывала нестерпимый стыд, от которого сгорала заживо за свои незначительные шалости. Прошло время. Я выросла, но отвратительные ощущения никуда не исчезли…

– Наталья Леонидовна, – хрипя пересохшим от волнения горлом начинаю я, – прошу вас!

Она все так же молча, расцепив пальцы, покопалась рукой в беспорядочной кипе бумаг на своем столе и выудила оттуда один зарплатный лист с моей фамилией, пренебрежительно толкнула его в мою сторону.

«…Я сниму с твоей зарплаты все надбавки и премиальные! Все до копейки! За этот месяц получишь только голый оклад…» – в памяти тут же всплыл наш пятничный телефонный разговор.

Я, скорее, с благодарным выдохом, чем с лёгким сожалением, сделала шаг вперед и, взяв протянутую мне ручку, быстро нацарапала на расчётном документе свою скромную подпись, соглашаясь, не глядя и без интереса отписывая кому-то свои, с трудом заработанные, деньги. Все также молча, директриса подтянула к себе листок, прошарила каждую цифру в нем взглядом и, выдержав незначительную паузу, кивком головы указала мне на дверь.

– Спасибо! – выдавила из себя я и быстро покинула кабинет.

***

День шел почти в штатном режиме, если не считать нескончаемых разговоров о щедром благодетеле, который, к удивлению всех работников, появился на пороге нашего детского дома ранним утром.

Девушки-воспитатели, да, чего уж там, девушки! Все женщины, независимо от возраста, в перерывах между занятиями со своими неугомонными подопечными, шептались друг с другом, примеряя всевозможные варианты дальнейшего развития событий, мечтая о капитальном ремонте и обсуждая мужскую привлекательность известного мецената…

Все эти оживлённые разговоры о нем невыносимо царапали мой слух.

Этот долгий день мог и закончиться штатно… если бы не одна, ошарашившая всех новость: к концу рабочего дня высшим руководством со своей должности была снята директриса, много лет неизменный руководитель нашего детского дома – Наталья Леонидовна Кучеренко.

Перешёптывания в полутемных гулких коридорах сразу смолкли…

Мы боялись озвучить свои затаённые страхи друг другу. Их можно было прочесть только в глазах каждого из нас: в одних это было тревожное ожидание кардинальных перемен, в других – боязнь, что это будут за перемены, и что они принесут нам и нашему детскому дому…

Одевались и уходили по своим домам в одиночестве и молча.