Чужестранец

Парень согласно кивнул, и они продолжили путь в молчании. От сборной избы до густых тростников, окружавших устье ручья, было версты три, не меньше. Восточный край неба уже порозовел, и стало видно, что успели вчера убрать на этой стороне поля. Они вошли в ольшаник, росший вдоль ручья, дальше тропа вилась по его крутому берегу. Вскоре они вышли на небольшую круглую лужайку у самой воды. Противное пение комаров на открытом месте прекратилось, и у Мирко появилась возможность спокойно осмотреться. Первые лучи восходящего над лесом солнца падали как раз сюда: на другом берегу сквозь ольшаник была прорублена узкая дорожка, и встречать восход здесь можно было весь почти зарев-месяц. Ручей делал в сем месте плавную излучину, и лужайка оказывалась не то чтобы на мыске, но выдающейся несколько в воду. Травка здесь была ровной, чистой, как выметенной, будто кто за ней ухаживал. А может, так и было? Ольха вокруг не кривилась, измученная ветром и зимним морозом, но росла ровная и высокая, сажен двенадцать, не меньше, с красивой блестящей, глубокого темно-бурого цвета корой. Но самым примечательным был здесь гранитный камень с гладкой наклонной поверхностью. Никаких рисунков или надписей на камне не было, но выглядел он таким ровным, словно великанский нож невиданной твердости рассек надвое монолит, после чего вторую половину унесли куда-то, а эта вот осталась в земле. Впрочем, недостающая часть оказалась рядом: в воде, утопленный почти полностью, лежал второй осколок с такой же ровной стороной. Возле большого камня-стола лежали еще два, поменьше, обкатанные за несчетные годы текучей водой так, что стали округлыми, блестящими, и даже на ощупь покатыми, как яичко.

– Здесь будем заклинанья творить? – полуутвердительно спросил Мирко.

– Здесь, – ответил Юкка, извлекая из кожаного мешка старинное кантеле. Короб был изготовлен из березы, даже прожилки были видны, колки – из дуба, гвоздики – из серебра, струны же были сплетены – ни дать ни взять – из золотистого девичьего волоса. – Камень этот, – Юкка, конечно, заметил, с каким любопытством осматривает мякша лужайку, – говорят, такой получился, когда огонь, что Укко высек, с неба обронили – он как раз тут прокатился и валун рассек. Так что место это священное, здесь песни и творить.

Юкка опустился на один из небольших гладких камней, служивших сиденьем, предоставив Мирко другой. Оба – и зрелый, сильный мужчина, и едва начавший самостоятельную жизнь парень – знали, что им надлежит делать, и оба искренне верили в волшебную силу песенного слова. Тихо струил свою черную блестящую воду ручей, склонялась над ним сонная ольха, ветер тоже еще спал. Воздух был неподвижен, и от этого появлялось ощущение тайны и древности, словно кто-то большой смотрел со всех сторон мудрыми глазами.

Первый солнечный, совсем розовый луч робко коснулся поверхности разрезанного небесным огнем камня,