Уильям Блейк некогда заметил, что нелюбимым не дано любить[44]; правда, он ничего не сказал о том, как отсутствие любви отражается на умственных способностях. Способности Кевина оказались явно выше среднего, к тому же он в полной мере был продуктом своего времени. В силу обстоятельств рождения, а также благодаря усилиям детских психологов, работников службы социального обеспечения и государственной образовательной системы, он рос, не испытывая ни малейшего страха или почтения ни к родителям (ибо он их не знал), ни к Богу (о Нем, равно как и о Сыне Его, он знал еще меньше), ни к школьному начальству (которому закон запрещал применять к нему сколь-нибудь действенные дисциплинарные меры). Поэтому инициативный от природы мальчуган стал самоуверенным сверх всякой разумной меры. Ему и в голову не приходило, что его мнения и намерения могут быть неверными с точки зрения логики или морали. Он никогда не задумывался об этом, предпочитая перебирать в уме практические возможности своих действий: не станет ли кто-нибудь ему препятствовать, если он решит сделать то или другое, и, если станет, до какого момента это можно игнорировать, прежде чем переходить к обману, лобовым атакам, запугиванию — либо (если силовой вариант не проходил) к улещиванию и подкупу. Взрослым он выказывал такую же меру уважения, какую молодой бабуин демонстрирует старшим: иначе говоря, он уважал их ровно настолько, насколько они могли испортить ему жизнь или еще как-то употребить свою власть. Лет в десять Кевин познакомился с судом по делам несовершеннолетних (следствие попытки ограбить магазин, принадлежавший семидесятидвухлетней вдове, с угрозой насилия) и заключил, что привлекать к себе внимание полиции не стоит — не потому, что это чревато наказанием, а потому, что поимка выдавала его неумелость и тем самым унижала личное достоинство. На другой год, сдав отборочные экзамены[45], Кевин был допущен в классическое отделение многонаселенной местной средней школы. Как уже говорилось, он был далеко не дурак. Очень скоро ему стали очевидны преимущества хорошего образования — оно позволяло подняться над социальной средой, к которой он принадлежал по рождению. Помешать Кевину на этом пути могло только неуважение к авторитетам, помноженное на огромную любовь к собственной персоне. Ни один взрослый не смел указывать, что ему следует делать или не делать. Бабушка давно уже прекратила подобные попытки. Школьного директора можно было в расчет не принимать — он понятия не имел, как выглядят и что представляют собой процентов шестьдесят его подопечных, включая и Кевина. Классные руководители предпочитали худо-бедно уживаться с юным Гаммом, избегая конфликтов, — отчасти потому, что он, если хотел, мог показать просто отличные результаты, в основном же просто опасаясь с ним связываться. Боялись они не физической расправы (хотя он при случае мог навалять весьма неслабо), а скорее трений и разногласий с начальством, от которого в случае конфликта поддержки ждать не приходилось. Проще было придерживаться буквы закона и помочь парню развить на свой лад собственный ум, не пытаясь переделать его характер. В итоге где-то в середине шестидесятых Кевин получил государственную стипендию и начал изучать социологию в одном из провинциальных университетов.