Но женщина-полицейский не стала торопиться. Она успокоила перепуганную даму, убедилась, что сумка на месте и ничего не пропало. Затем попросила всех очевидцев рассказать. Тип на роликах отыскался у лестницы Концертного зала, где он подбирал свои помятые листовки. Он подтвердил, что я действительно выскочила прямо ему под ноги. А что случилось после, он понятия не имел, сам врезался в витрину магазина дамского белья.
Я тоже рассказала, как все было — как увидела Килроя, как погналась за ним, как столкнулась с типом на роликах и как машинально уцепилась за чью-то сумку.
Женщина-полицейский то и дело кусала грушу. В уголках ее рта играла загадочная улыбка. Казалось, что она еле сдерживалась, чтобы не прыснуть со смеху.
Но в глазах большинства я была уже приговорена. Хуже всех был Аксельссон.
— Да что здесь разговоры разговаривать! — негодовал он. — Забирайте этого малолетнего гангстера, и дело с концом. Пусть получит по заслугам. Нечего волынку разводить. И зачем только женщин берут в полицейские! Сидели бы лучше по домам да смотрели за детьми, чтоб они сумок не воровали. Верно я говорю?
Женщина-полицейский решительно схватила меня за плечо и потащила прочь из толпы.
— Иди-ка лучше за мной! — многозначительно сказала она. — И без всяких выкрутасов!
Ну все, замели! Не будь ситуация такой нелепой и неправдоподобной, я бы, наверно, расплакалась. Кто мне поверит? Я покорно плелась к Кунгсгатан. Горстка любопытных мало-помалу разошлась. Интересно, что со мной теперь будет? Небось, опять примутся допрашивать, на сей раз в полицейском участке. И домой, конечно, позвонят. Каково будет маме? Поверит ли она мне? Не знаю. Ингве наверняка решит, что я во всем виновата. Хуже всего, если и мама поверит, что я и вправду набросилась на беззащитную старушку. Тогда мне больше не на кого надеяться.
Я так увлеклась своими мыслями, что вздрогнула, почувствовав, как чья-то рука потрепала меня по щеке.
— Ну, чего нос повесил? — услышала я ласковый голос. — Здорово мы от них избавились, что скажешь?
Должно быть, у меня был очень глупый вид, потому что женщина-полицейский вдруг звонко рассмеялась.
— Ты что, бедняжка, решил, что я тебя взаправду арестую? Извини, если пришлось проявить излишнюю строгость. Но, по-моему, это был лучший способ избавиться от этой львиной стаи, — пояснила она.
Она шла вперед танцующей походкой, слегка придерживая меня за плечо.
— Вот уж действительно нелепый случай, — продолжала она. — Еще чуть-чуть, и ты угодил бы в кутузку как налетчик. Но, пожалуй, теперь лучше поискать твоего пса.
Мы прочесали всю площадь Хёторгет, но Килроя и след простыл. Так мы его и не нашли. Но я хоть знала теперь, что он жив. Если, конечно, это был он. Мы обыскали и окрестности и в конце концов решили прекратить поиски.
У входа в метро женщина-полицейский подмигнула мне на прощание и крикнула:
— В другой раз будь поосторожней!
Когда я вернулась домой, уже смеркалось. Ингве ушел на какое-то собрание. Это было здорово. Мама со своим саксофоном поднялась наверх к дедушке. Я слышала, как они там музицируют. Их музыка напоминала разговор. Мягкий томный голос виолончели и саксофон, необузданный и нежный, вели тихую беседу о том, чего не выразить словами: хрипели, смеялись, плакали. Вспоминали давние времена, когда меня еще не было на свете.
Я живенько приладила на куртку новые наклейки, для крепости еще и утюгом прогладила. Потом заварила себе чай с молоком и медом, забралась в кресло-качалку, натянула одеяло до самых ушей и постаралась успокоиться, но все напрасно. Мысли метались в голове, словно летучие мыши.
С тех пор как мне исполнилось двенадцать лет, прошло всего четыре дня, а кажется, что я стала старше на несколько лет. Словно я сижу на карусели, а она крутится все быстрей и быстрей. Что меня ждет?
Я достала прабабушкин шар для гаданий. Розоватый вечерний свет преломлялся в стекле, заставляя шар светиться изнутри.
Покачивающаяся ветка за окном превращала шар в маленький костер, который то вспыхивал, то угасал. Немного погодя шар затрещал, как диапроектор, и выдал ряд бессвязных изображений: стая белых птиц, машущих крыльями, темные грозовые тучи, загипсованная нога, дедушкин дом на Мёйе, лебедь, бурлящая вода… Потом шар снова погас и лежал на одеяле холодный и темный. Я щелкнула по нему. Но он больше не хотел оживать.
Я скатила его в ноги, отвернулась к стене и попробовала задремать с открытыми глазами.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
— Когда ты наконец выйдешь? Чем ты там занимаешься? — в отчаянии стонал Ингве.
Он так молотил в дверь, что мамины баночки и флакончики на полочке в ванной подпрыгивали и дребезжали.
Если что-то и могло вывести Ингве из себя, так это невозможность попасть в туалет, когда того требовал его желудок.