Чудаки и зануды

— На, держи! Она мне надоела.

Я стянула с себя куртку и швырнула ему. Исак изумленно посмотрел на меня и принялся просовывать руки в рукава злосчастной обновки, а надутый качок между тем подходил все ближе. Похоже, он заметил куртку. Верзила остановился, лицо его болезненно исказилось, видно, мысль мучительно протискивалась в мозгах. Скоро он допетрит, что куртка его, это открытие проскользнет сквозь бычью шею прямехонько к ножным мускулам, и тогда он ринется в бой. Не хотелось дожидаться этого момента.

— Спасибо, но… — смущенно бормотал Исак.

— Пока! Мне пора! — я рванула прочь.

— Подожди! Давай дружить! — крикнул он вдогонку.

— Фигушки! — проорала я злорадно.

Я мчалась сквозь некошеную траву прямо к морю. Одуванчики взлетали снежными облаками, блестели лютики, жалилась крапива, репейник царапал ноги. Прохладный влажный воздух наполнял легкие.

— Ну, как было в школе? — закричала мама, едва я переступила порог.

— Как обычно.

Я надеялась, что она больше ни о чем не спросит. Не хотелось признаваться, что я превратилась в мальчишку и из дочери стала сыном.

Сверху, из моей комнаты, доносились звуки дедушкиной виолончели, похожие на храп Бога, которому снятся светлые сны.

В гостиной на табурете красовался Ингве.

На нем было что-то вроде свадебного платья, шлейф свисал до полу, словно блестящий снежный склон. Голову Ингве украшала белая шляпа с вуалью, которая отчасти скрывала измученное выражение лица, вызванное болями в желудке, головокружением и страхом, что дедушка спустится вниз и опять застанет его в неподобающем наряде. Одну руку, сжимавшую белый зонтик, Ингве кокетливо выставил вперед.

— Тебе бы стоило одеваться более женственно, — изрек Ингве, оглядев меня с ног до головы.

Он заменял маме натурщицу. Впрочем, у мамы хватило вкуса не рисовать его лицо. Она делает рисунки для всяких женских журналов — иллюстрации к разным слащавым рассказам. Этим она зарабатывает нам на жизнь. А за неимением другой натуры довольствуется Ингве и мной.

— Может, одолжишь мне свое платье? — процедила я с милой улыбочкой.

— Заткни свой злой рот, — велела мама. — Не понимаю, почему ты вечно задираешься. Лучше поставь картошку вариться. Я умираю от голода.

— Ладно.

Проходя мимо, я-таки дернула за шлейф. Ингве завертелся на табурете, словно беспомощная снежная королева.

Я чистила уже третью картофелину, когда из гостиной донесся грохот.

ГЛАВА ПЯТАЯ, в которой я обдумываю создавшееся положение, делаю кой-какие покупки, обнаруживаю старого друга и подвергаюсь несправедливым обвинениям

Вагон метро стучал и скрипел, унося меня от мамы и Ингве. Печальное сияние озаряло южные пригороды: идиотские высотные дома, крошечные рощицы, детские горки, немытые трехквартирные блоки и аккуратные коттеджи. Закатное солнце сверкало в окнах. Ну и влипла же я!

Чем все кончится? Ведь это только начало! Чем дольше тикают часы, тем больше все запутывается.

Положение у меня незавидное. Как долго еще я смогу водить всех за нос, выдавая себя за мальчишку? А если меня разоблачат? От этой мысли я вздрагиваю. Еще немного, и у меня начнет выпирать грудь, тогда-то все и раскроется. Может, ее бинтами стягивать? Ведь бинтуют же в Китае ступни маленьких девочек.

Отныне я обречена вести опасную двойную жизнь. Дома я по-прежнему девочка-подросток, а в школе и для новых друзей — мальчишка. А что, если кто-нибудь из приятелей вздумает проводить меня домой? Этого нельзя допустить! И маму в школу тоже нельзя пускать.

Уф!

Лучше, конечно, во всем признаться, прямо завтра утром. Мол, извините, я пошутила, на самом деле я девчонка… Чем дольше это будет тянуться, тем больше я запутаюсь.

Нет, невозможно! Даже думать страшно, что будет, если все откроется. То-то порадуется этот придурок Исак. А что скажет добродушная фрёкен Булочка? Решит, что я ненормальная.

Пусть лучше все остается, как есть.

И во всем виноват этот недотепа Ингве! С него все началось. Не вздумай он съехаться с мамой, мы бы никогда не очутились в этой жалкой лачуге возле свалки. И не потеряли бы Килроя. И я бы преспокойно ходила себе в старую школу. И не превратилась бы в мальчишку. И мы с мамой выбирались бы по-прежнему весной в лес с корзинками, полными колбасы, лимонада и всякой всячины.

Я все глубже погружалась в воспоминания и не заметила, как поезд подошел к Центральному вокзалу. Пора выходить.

Эскалатор нес меня наверх — навстречу свету, ветру и жуткому электрооргану, наяривавшему гимны спасения на площади Сергельсторг.

Ингве дал мне денег на новую одежду. Поскольку я лишилась той куртки с заклепками, мне надо было найти что-нибудь в таком же духе.

«Купи себе что-нибудь миленькое», — напутствовал меня Ингве.

«Ладно», — процедила я сквозь зубы.

Я брела наобум и разглядывала витрины.