Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Мне известен еще один евангелический автор – на сей раз философ (в некотором роде), время от времени предающийся богословствованию, всегда с катастрофическими последствиями, – который всецело предан инферналистской ортодоксии, но, по крайней мере, инстинктивно способен признать, что безразличие недостаточно отличается от злого умысла, чтобы считаться настоящей моральной позицией. И он явно понимает также, что разговор об окончательном блаженстве, предполагающем, в частности, забвение кого-то из тех, кого мы любили в прошлом, как минимум идет вразрез со здравым смыслом. Поэтому он предлагает нечто прямо противоположное томистской картине: не то, что Бог, дабы увеличить счастье блаженных, предоставит им превосходное развлечение в виде созерцания про́клятых, корчащихся среди огня и серы, но что вместо этого, дабы даровать им совершенное блаженство Царства, Он сокроет от их глаз страдания про́клятых и устранит из их воспоминаний всякую мысль о погибших. Рассматривайте это как своего рода небесную лоботомию, небольшое целесообразное увечье ума, уступление части души в обмен на ее спокойствие. В конце концов, представьте, как счастливы все мы могли бы быть, если бы вообще никогда не должны были думать ни о чьих страданиях. Полагаю, это лучше, чем томистская картина; здесь, по крайней мере, наблюдается более обостренное чувство сострадания; однако, должен сказать, это сострадание отчетливо трагического типа. Сколь ужасно представлять себе, что блаженство святых должно до известной степени заключаться в уничтожении части их человеческих черт. И уж, конечно, блаженство, сохраняющееся только благодаря неведению, – это какое-то своеобразно-ущербное блаженство. Но, возможно, это действительно единственные альтернативы, между которыми должен делать свой выбор инферналист: если и впрямь существует вечный ад, где души страдают до бесконечности, тогда, возможно, блаженство спасенных обязательно должно в значительной мере заключаться либо в бесчувственности, либо в неведении. Если это так, то из двух весьма ужасных вариантов второй – менее ужасен.

Конечно, абсурдность подобных аргументов отчасти вызвана содержащейся в них земной психологизацией небес и ада, а также тем несколько комическим эффектом, что возникает всякий раз, когда с помощью привычного пытаются представить непредставимое. Чем бы ни оказался грядущий мир, в нем, несомненно, не будет места, где души спасенных столпятся, подобно любопытным туристам у стальных перил над Большим каньоном, разглядывая ад внизу и игриво маша ручкой своим тетушкам и кузенам с кузинами, стоящим среди языков пламени. Впрочем, даже если оставить это в стороне, всё равно в тех возможных моральных ситуациях, которые нам приходится рассматривать в связи с этими аргументами, и в следующих из этих возможных ситуаций выводах относительно смысла всякой человеческой любви обнаруживается еще гораздо бо́льшая и мрачнейшая абсурдность.