Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Более того, для Григория эта человеческая целокупность от вечности принадлежит Христу и никогда не может быть отчуждена от него. Согласно Об устроении человека, этот вечный Человек, живущий в советах Божьих, был от начала устроен по образу красоты превечного Логоса Отца, превечного Сына, и был создан не для чего иного, как чтобы стать живым телом Христа, который один есть его глава. Поэтому для Григория вся драма воплощения, смерти и воскресения Христа была поистине затеяна для того, чтобы превечный Сын вернул себе тех, кто принадлежит ему – то есть всех. Сам вступая в полноту человечества как отдельный человек среди прочих мужчин и женщин и тем принимая как свои собственные тварную конечность и историю человечества, Христос вновь направил человечество к его истинной цели; а поскольку человеческая целокупность есть живое единство, воплощение Логоса оказывает воздействие на всё целое. В кратком пояснении касательно языка эсхатологического «подчинения» Сына Отцу в пятнадцатой главе 1 Послания к Коринфянам Григорий даже говорит о Христе как усвоившем себе не просто человеческую природу в отвлеченном смысле, но всецелую плерому, что означает, что его слава вошла во всё человеческое. Иначе и быть не могло. Неделимое сплочение человечества таково, утверждает он, что всё тело должно в конечном счете быть в единении со своей главой, будь то первый или последний Адам. Поэтому Христово послушание Отцу даже до смерти сделается совершенным только эсхатологически, когда весь человеческий род, собранный в нем, будет предан как единое тело Отцу в Сыновнем даре подчинения и Бог будет всё во всём. Во время Пасхи Христово воскресение ознаменовало, так сказать, akolouthia воскресения в едином теле человеческого рода, разворачивание, которое не может теперь прекратиться (ввиду единства человеческой природы), пока не исчезнет последний остаток греха – последняя тень смерти. Подтверждение этому Григорий находит также, согласно одному из его ранних трактатов («Опровержению» учений богослова Евномия), в Ин 20:17: когда Христос, говорит Григорий, идет к своему Богу и Отцу, к Богу и Отцу своих учеников, он в себе преподносит Богу всё человечество. Более того, в своем трактате О душе и воскресении Григорий передает учение своей сестры Макрины: что когда это исполнится, то все разделения наконец исчезнут и больше не будет никакого разобщения между теми, кто пребывает внутри ограды Храма, и теми, кто удерживался снаружи, ибо всякая преграда греха, отделявшая людей от тайн внутри завесы святилища, будет уничтожена; и тогда окрест Бога составится общий праздник, полного участия в котором не будет лишено никакое разумное творение, и все те, кто некогда был исключен по причине греха, войдут в сообщество блаженных. Мы видим здесь изящную симметрию в прочтении Григорием повествования Писания о сотворении и искуплении, а также в понимании им совершенного объятия истории вечностью: как истинное первое сотворение Человека (Быт 1:26–27) было превечным замышлением в божественных советах всего соединенного с ним человеческого рода, второе же (Быт 2:7) было началом целиком зависящей от этого превечного решения истории, точно так же кульминация истории (1 Кор 15:23) в итоге, так сказать, сменится и вберется этой изначальной вечностью в ее эсхатологическом осуществлении (1 Кор 15:24), и воля Бога совершенно исполнится в вечном теле Христовом.

Для Григория, таким образом, подлинное человеческое единение и даже совершенное единение между Богом и человечеством возможно только в смысле конкретного сплочения всех людей в той завершенной общности, которая одна есть подлинный образ Божий. Бог будет всё во всём, утверждает Григорий в трактате о преждевременно умирающих младенцах, не просто в том смысле, что Он будет заключать в себе человечество отвлеченно, как всеобщий идеал, который Он спасает в нескольких избранных душах, но в том смысле, что Он соединит с собой каждую конкретную личность, каждый уникальный изгиб красоты плеромы. Но и тогда усвоение и окончательное собирание Христом человечества не может просто быть навязано человеческому роду в целом, но должно привести к внутреннему обращению каждой души, с тем чтобы подлинно предоставить «во всём» место Богу; спасение через единение с Христом должно разворачиваться внутри человеческой свободы и, следовательно, внутри нашей способности пойти своим путем. Для Григория как достойного представителя классической христианской метафизики зло и грех, разумеется, всегда суть случайные состояния человеческой природы и никогда – внутренне присущие ей качества; всякое зло есть лишенность изначальной благости, и потому греховность, разделяющая разумные творения с Богом, есть лишь болезнь, повреждающая и калечащая волю, похищающая у нее ее подлинную разумную свободу, и таким образом есть расстройство, от которого человеческая природа должна в конечном счете быть полностью избавлена, даже, при необходимости, посредством ада.