Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Что ж, такова жизнь. Даже великие ошибаются. И Августин, при всей своей гениальности, в последние годы жизни совершил немало ошибок. Если бы христианская традиция – такова моя неизбывная печаль, мое неустанное сетование, мой cri de cœur[27] – прислушалась вместо этого к Григорию Нисскому! Скольких глупых недоразумений можно было бы избежать, сколько юных умов можно было бы уберечь от психологического насилия над ними, моральное воображение скольких христиан можно было бы избавить от столь чудовищных искажений! Глядя на эсхатологический язык Нового Завета, Григорий был уверен, что перед ним – как я говорил в Первом размышлении – не какое-то вечное разделение на два града, искупленных и осужденных, но лишь временное разграничение двух моментов в едином домостроительстве всеобщего спасения. Он обнаружил – как я выразил это в моем Втором размышлении – два различных эсхатологических горизонта, один полностью включенный в другой. Для него создание и искупление мира принадлежат тому единому великому процессу, которым Бог приводит к осуществлению совершенное творение, извечно пребывающее в божественной воле, задуманное и желаемое Им прежде всех веков. Всё, что принадлежит тварному времени, есть, по его убеждению, лишь постепенное раскрытие, во времени и путем изменения, вечного и неизменного замысла Бога. Творение имеет для него две стороны: есть предшествующий (то есть вечный) творческий акт, пребывающий в Боге как цель, к которой всё устремлено и ради которой всё произведено (описанный в Быт 1:1–2:3); и есть последующий творческий акт, который есть временно́е выражение – космическое и историческое – этой божественной модели (начальные стадии которого описаны в Быт 2:4–25). От вечности, говорит Григорий, Бог замыслил человечество в виде идеального «Человека» (ἄνθρωπος, anthrōpos), одновременно архетипа и осуществления человечества, творения, созданного целиком по божественному подобию, не являющегося ни мужчиной, ни женщиной, обладающего божественными добродетелями: чистотой, любовью, бесстрастием, блаженством, мудростью, свободой и бессмертием. Однако это не означает, как мы могли бы ожидать, просто того, что Бог сначала сотворил вечный идеал человека и только потом создал, в подражание этому всеобщему архетипу, индивидуальных человеческих существ. Напротив, для Григория этот изначальный «идеальный» Человек заключает в себе всю плерому (по сути, тождествен ей) всех человеческих существ во все века, от начала до конца. В своем замечательном трактате Об устроении человека Григорий истолковывает Быт 1:26–27 – первый рассказ о сотворении человеческого рода, где человечество описывается как создаваемое «по образу Божию», – как указание не на создание Адама как такового, но на замышление в превечных божественных советах этой всецелой общности всего человечества: всего человеческого рода, объемлемого Божьим «предведением» как пребывающего «в одном теле», которое только в своей целостности подлинно отражает божественное подобие и божественную красоту. Что же до двух индивидуумов, Адама и Евы, создание которых описывается во втором рассказе о сотворении, то они, возможно, и были при своем появлении наделены в высшей степени дарами благодати, однако сами всё же были просто первыми членами той конкретной общности, которая только как целое может подлинно отражать славу своего творца. Сейчас эта человеческая целостность существует «совокупно» (ἀθρόως, athroōs) в своей полноте лишь в чистоте божественной премудрости. Только в конце длительного временно́го «разворачивания» или «последования» (ἀκολουθία, akolouthia) она, в конкретной полноте своей красоты, вступит в историческую действительность. Только тогда, по завершении времени и времен, подлинно искупленное человечество, вышедшее за пределы всех веков, будет собрано во Христе. И только тогда, в окончательном сплочении всего человечества, созданное по образу и подобию Божию существо будет подлинно сотворено: «Итак, произведено “Человечество по образу”, – пишет Григорий, – всецелая природа [или род], нечто Богоподобное. Произведена же всемогущей премудростью не часть целого, но вся совокупно полнота природы». Именно и единственно эту всецелую общность людей всех времен Бог избрал как свой образ, свою истину, славу и радость. И это желанное Ему благое творение Он приведет, несмотря на грех, к осуществлению – и внутри человеческой истории, и при этом в противовес ей. Он никогда не перестанет осуществлять задуманную Им в творении повесть, несмотря на наше отступничество от нее. В то же время, однако, – так говорит Григорий в своем трактате О девстве, – грех открыл свою собственную историю, свою собственную akolouthia лишения и насилия, распространяющуюся во времени от его собственных первых семян, противостоящую Божьей любви. И потому, разумеется, Божье изначальное разворачивание творения должно в ходе человеческой истории одолеть паразитическое разворачивание зла. Несмотря на последнее, человечество, понимаемое как plērōma Божьего избрания, никогда не перестает обладать той бессмертной красотой, которую большей частью утратило человечество, понимаемое как историческая общность. Вечно озаряя эту красоту, Бог увлекает все вещи к замышляемой для них славе, хотя и в согласии с тайной – благодатью, которая не предопределяет действия человеческой свободы, в конечном счете всё же не могущей уклониться от этой благодати.