Полагаю, невозможно по-настоящему обсуждать новозаветную эсхатологию, не рассмотрев Книгу Откровения. Однако буду откровенен: я не склонен видеть в Откровении книгу об эсхатологии как таковой. Конечно, этот текст столь загадочен, что любые категорические суждения о его характере или смысле почти наверняка ошибочны. Но в любом случае в нем едва ли возможно разобраться, если исходить из простого разграничения между историей и вечностью или между временем и завершением времени, несмотря на всё присущее этому тексту изобилие апокалиптических образов разрушенного и восстановленного мира. Я вообще считаю в высшей степени нелепой затеей всякую попытку извлечь из этого текста одно-единственное ясное и бесспорное учение о чем бы то ни было (как это особенно любят делать сегодняшние евангелики-фундаменталисты, но как веками имели обыкновение поступать и христиане всех конфессий). Вся эта книга, на мой взгляд, представляет собой запутанную и неразрешимую головоломку, ключ к которой давным-давно исчез вместе с конкретной местной общиной создавших ее христиан. К тому же для традиции апокалиптической литературы, на которую опирается эта книга, характерны такая пестрая аллегория и столь тщательное сокрытие за сказочными снообразами, эзотерической символикой и загадочной тайнописью политических и религиозных призывов, что мы обманываем себя, если воображаем, будто – отделенные расстоянием в два тысячелетия, ничего не зная о тайной общине, в которой возник этот текст, и не имея никакого представления о спрятанных под его бесчисленными образными слоями загадках – можем надеяться постичь хотя бы малую часть заключенного в нем послания. Да, эта книга и впрямь содержит несколько особенно пикантных картин окончательной погибели, пожелай мы уцепиться за них как за что-то внешне прочное и устойчивое среди бушующих потоков всей этой галлюцинаторной образности; но даже в таком случае представленное в этих отрывках проклятие падает на явно аллегорические фигуры, такие как «Ад» (персонифицированная Смерть) или «Зверь» (уподобленный зверю Рим), что едва ли много дает нам в плане доктринальной точности. Впрочем, в тексте присутствуют также агнец с семью рогами и семью очами, кони с львиными головами и подобными змеям хвостами, гигантские ангелы, саранча с железной броней, дракон с семью головами и десятью рогами, носящий семь диадем, великая блудница, сидящая на звере и держащая чашу, полную мерзостей, громадный город с улицами из прозрачного золота… (и так далее и тому подобное). Нужно быть безумцем, чтобы принять что-либо из этого за четкую догматическую формулировку.
Впрочем, я даже не считаю Откровение книгой о конце времен или же манифестом, написанным посредством образного шифра иудеохристианином, признававшим необходимость соблюдения Закона Моисеева, но при этом верившим, что Иисус есть Мессия. Мне представляется, что по большей части это есть безудержно-аллегорическое «пророчество» не о конце истории как таковой, а о наступлении новой исторической эпохи, в которую Рим падет, Иерусалим будет восстановлен, а Мессия получит власть «пасти язычников жезлом железным». И эта новая эпоха, как прямо возвещает текст, не будет даже лежать за пределами истории как длящейся реальности: вне стен града Божьего, говорят нам, всё еще будут цари и языческие народы, ходящие в его свете и приглашаемые войти в его открытые ворота. На мой взгляд, всё это есть религиозно-политическое иносказание, касающееся преимущественно Рима и Иудеи последних десятилетий I века и написанное с помощью чрезвычайно неясных символов для общины, которой скрытый смысл этих символов был уже понятен. Этим, конечно, не отрицается, что данный текст есть также яркое свидетельство особого апокалиптического языка и потому, несомненно, несет в себе намеки и указания на более широкий круг эсхатологических ожиданий; однако я считаю эти ожидания по большей части второстепенными для основного содержания текста и нахожу их до непонятности туманными. Я понимаю, что такой взгляд на проблему может значительно уменьшить удовольствие, получаемое от этой книги теми, кто считает ее этаким визионерским сценарием конца времен, волшебным зеркальцем для высматривания грядущих событий, однако я не могу поменять свою точку зрения (поскольку она почти наверняка правильная).