Мне кажется, здесь нет ничего сложного: вечная погибель – вечное страдание – любой души была бы ужасной трагедией и потому глубочайшим природным злом; и это совершенно ясно говорит Писание, утверждая, что Бог «хочет, чтобы все люди были спасены и пришли к познанию истины» (1 Тим 2:4). Однако природное зло становится моральным злом ровно в той мере, в какой оно есть положительное намерение – пусть даже только условно – разумной воли. Бог не мог бы поэтому прямо хотеть окончательной гибели души или даже того, чтобы душа сама стала причиной своей гибели, если бы положительно не желал злой цели как злой цели; подобный результат никоим образом не мог бы присутствовать среди целей, которые ставила бы перед собой подлинно благая воля (в любом понятном для нас смысле слова «благой»). Однако если учение о creatio ex nihilo и учение о вечном проклятии истинны, то это самое зло действительно уже содержится среди положительных намерений и наклонностей Бога. Некое обманчивое различение между предшествующей и последующей волями Бога – то есть между Его всеобщей волей в отношении творения за исключением грехопадения и Его особенной волей в отношении каждой твари вследствие грехопадения – отнюдь не может служить здесь прибежищем. Под сенью Божьего всемогущества и всеведения последующее фактически уже целиком присутствует в предшествующем. По той же причине не помогает здесь и проведение различия между злом, которое положительно желается, и злом, которое промыслительно попускается ради некоего большего блага. Большее благо есть по определению обусловленное и потому относительное благо; его условия уже неотъемлемо принадлежат его положительному содержанию. Более того, в этом случае зло, посредством которого достигнуто это предполагаемое благо, должно быть признано вечно присутствующим условием внутри этого блага, поскольку нескончаемое наказание есть – по крайней мере для претерпевающей его души – цель сама по себе. Это зло, таким образом, должно навсегда остаться «оборотной стороной» всякого блага, достижению которого оно могло бы способствовать. Поэтому, хотя мы, несомненно, можем надеяться, что в результате космической драмы явится некое ограниченное благо, так или иначе преобладающее над злом, ему суждено навсегда остаться ограниченным; достигнутое такой неописуемой и невосполнимый ценой, оно может быть в лучшем случае лишь трагически двусмысленным благом. Вероятно, такова цена творения. Бог, с этой точки зрения, «заключил сделку» с природным злом. Он пожелал трагедии не просто как вре́менного, ведущего в конечном счете к исправлению души разлада внутри благости творения, но как той минимальной вечной утраты, которая, сколь бы ни была она мала в сравнении с целым, всё же низводит всё прочее до лишь относительной ценности.
Что же, можем мы спросить, говорит нам это об истории спасения – о его цене? Чем иным была бы в конечном счете всякая про́клятая душа, коль скоро она объемлется вечной волей Бога, как не ценой, которую Бог назначил своею властью, приношением, с готовностью обмениваемым на конечную выгоду, – агнцем, закланным от создания мира? И разве ад тогда – не сокровеннейшая тайна небес, не ее жертвенное сердце? И что такое тогда моральная природа Бога, коль скоро моральный характер любой задуманной целевой причины должен принимать в расчет, чем именно задумавший готов пожертвовать ради достижения этой цели; и если «приемлемая» цена – вечное мучение некой разумной природы, то остается ли место для какой-либо моральной аналогии, постижимой в конечных терминах? Ведь экономика обмена столь же чудовищна, сколь и точна. Полагаю, мы все можем оценить сокрушительную силу ужасного вопроса, который Ваня задает Алеше в Братьях Карамазовых: если бы всеобщей гармонии и радости можно было достичь мучением и убийством одного-единственного невинного ребенка, согласился бы ты на такую цену? Но давайте сделаем оговорку, что, возможно, в романе Достоевского каким-то загадочным образом – скажем, в святости Зосимы, в Алешином поцелуе, в квадриллионе километров из рассказа Ваниного черта, в луковке злой бабы – дан ответ, позволяющий оправдать преходящие муки истории в свете вечного Царства Божьего. Я не думаю, что это возможно, но давайте ради полноты аргумента предположим, что такой ответ дан. Однако вечные муки, окончательное отвержение? Здесь цена превосходит всякий подсчет относительных благ и достигает области абсолютных – бесконечных – затрат.