Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Нам следует вспомнить, что на самом деле между онтологией creatio ex nihilo и онтологией эманации нет никакого достойного упоминания метафизического различия, если только мы не понимаем последнюю как некое вульгарное физическое или материальное истечение божественной сущности в меньшие сущности (но, разумеется, никто, за исключение разве что Джона Мильтона, никогда не верил во что-то подобное). В любом из этих случаев, говорим ли мы о творении или об эманации, всё существующее происходит из единого божественного источника и поддерживается в существовании божественной благодатью наделения и тварным трудом участия – это икономия дарования и зависимости, превосходства и индивидуации, действительности и возможности. Во всех существах Бог исходит вовне и во всех существах возвращается к Себе, как утверждает (следуя долгой христианской традиции) даже Аквинат; однако Бог также делает это не как выражение своей диалектической борьбы с чем-то непокорным вне Его – неким внешним препятствием, которое нужно преодолеть, или некой нереализованной возможностью, которую нужно осуществить, – но как проявление неисчерпаемой силы, которой божественное в мирной свободе обладает в вечности. Бог не нуждается в мире; Он творит его не потому, что зависим от него, а потому, что зависимость мира от Бога есть подобающее выражение щедрот Его благости. Поэтому к основной метафизической картине учение о творении добавляет лишь дополнительную уверенность, что в этом божественном излиянии нет никакого элемента «иррационального»: ничего чисто спонтанного, или органического, или даже механического, что превосходило бы возможности рациональной свободы Бога. Однако это означает также, что в рассказе о творении, рассмотренном со стороны его конечной причины, не может быть никакого извинительно-прискорбного остатка, никакого непоправимого или непримиримого содержания, сохранившегося в конце истории; ибо если бы подобное имело место, то этот непримиримый излишек был бы также чем-то таким, что имеет причину непосредственно в Боге – как неизбежное последствие, свободно допущенное в Его акт творения, и потому как выражение того, кто Он свободно есть. Это всего лишь простая логика абсолютного. Гегель, к примеру, рассматривал великую бойню истории как прискорбную неизбежность в ходе странствований Идеи в дальних краях конечного отрицания в поисках Geist[11]; для него чисто особенное – скажем, отдельный человек, смерть которого, с точки зрения целого, имеет не большее значение, чем срезание кочана капусты, – есть просто восходящий от жертвоприношения дым. Гибель индивидуального ради нужд абсолютного остается в гегелевской системе «необходимой нелепостью», бессмысленным остатком диалектического отрицания, который может быть искуплен никоим образом не сам по себе, но только как отрицаемое, в вечной идентичности божественного.