Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Меня здесь особенно интересует общий принцип, согласно которому учение о творении представляет собой утверждение о вечной идентичности Бога. Само по себе это учение в конечном счете есть главным образом подтверждение абсолютной диспозитивной свободы Бога во всех Его деяниях, то есть отсутствие какого-либо внешнего ограничения на любое действие Его воли или какой-либо стоящей за этим действием необходимости. И хотя следует избегать жалкого антропоморфизма, представляющего Божье решение творить как своевольный выбор, совершаемый после рассмотрения альтернатив, всё же нужно утверждать, что это решение свободно, что творение не может ничего добавить Богу, что бытие Бога не зависит от бытия мира и что единственная «необходимость», присутствующая в божественном акте творения, – это невозможность как-либо помешать Богу выразить при создании мира собственную благость. Однако именно по этой причине моральная судьба творения и моральная природа Бога абсолютно неразделимы. Как трансцендентное Благо, находящееся за пределами всякого сущего, Бог есть также трансцендентальная цель, делающая возможным каждое отдельное действие любой рациональной природы. Более того, целью, ради которой Он действует, должна быть Его собственная благость, ибо Он сам есть начало и конец всех вещей. Этим не отрицается, что помимо «первичной причинности» Божьего акта творения имеются действующие внутри тварного порядка бесчисленные разновидности «вторичной причинности»; однако ни одна из них не может превысить или оставить в стороне ту единственную цель, к которой направляет все вещи первая причина. И эта вечная телеология, которая в конечном счете руководит каждым действием в творении, рассматриваемая с позиции истории, принимает форму космической эсхатологии. Если смотреть на творение как на вечный акт Бога, то его конечным пределом является божественная природа, для которой были созданы все вещи; если же смотреть на него изнутри временно́й направленности, то его пределом является «окончательный суд», который приводит все вещи к их подлинному завершению.

Более того, сколь бы большую автономию мы ни признавали за сферой вторичных причин, две вещи несомненны. Во-первых, поскольку Божий акт творения свободен, не будучи ограничен ни необходимостью, ни неведением, в Его решении мысленно объемлются все контингентные цели. А во-вторых, именно потому, что Бог сам по себе абсолютен – то есть «отрешён» от всякой страсти, присущей контингентному, от всякого «аффекта», подобного тем, какие одна конечная субстанция способна вызвать в другой, – Его моральный «риск» при сотворении бесконечен. Так или иначе, в конечном счете все причины логически сводимы к их первой причине. Это не более чем логический трюизм. И не имеет значения, понимаются ли отношения между первичной и вторичной причинностью как полностью детерминистские или же как совершенно индетерминистские, ибо в любом случае все «консеквенты» – либо как действительности, либо просто как возможности – зависимы от своего изначального «антецедента», помимо которого они не могли бы существовать. А основанием первой причины – ее «определением», в этимологически наиболее точном смысле этого термина, – является, естественно, конечная причина, которая вызывает ее, цель, ради которой она действует. Если, таким образом, эта первая причина есть бесконечно свободный акт, происходящий из бесконечной мудрости, то в этот первый акт мысленно включены – опять же, либо как действительности, либо как возможности – все эти консеквенты; и потому конечная цель, к которой устремлен этот акт, есть его всецелая моральная истина. Традиционное онтологическое определение зла как privatio boni – лишенности блага, не имеющей собственной сущности, – есть не просто логически необходимая метафизическая аксиома о трансцендентальной структуре бытия; это также утверждение, что, когда мы говорим «Бог благ», мы говорим о Нем не только в связи с Его творением, но и (хотя и апофатически) как Он есть сам по себе. Всё происходит от Бога, и потому зло не может быть происходящей откуда-то «вещью». Зло в каждом случае есть просто изъян, из-за которого субстанциальное благо утрачивается, искажается или встречает сопротивление. Ибо во всех смыслах бытие есть акт, и Бог, в своей простоте и бесконечной свободе, есть то, что Он делает. Он не мог бы быть творцом чего-либо субстанциально злого, если бы зло не входило также в определение того, кто есть Он по своей сущности; ибо Он один есть источник всего, что существует.