Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Так мы наконец обнаруживаем (и едва ли могло быть иначе), что Григорий Нисский был прав и что его аргументация неопровержима. Для него всякое конечное существование есть изменение, а всякая конечная разумная воля есть интенциональное движение к цели. Зло, будучи само по себе ничем, никогда не может быть окончательной целью, но всегда должно существовать как лишенность того, что реально. Суть разумного духа, согласно Григорию, состоит в неудержимом динамизме человеческой природы; если бы эта природа перестала свободно полагать себе некую цель и стремиться к ней, то в тот же миг вообще перестала бы существовать в качестве сознающего ума или жизненного желания. Интеллектуальный и интенциональный акт, будучи не чем иным, как движением к цели, существует только как движение. Даже единение блаженной души с Богом, настаивает Григорий, должно состоять для творения в вечной epektasis, бесконечном интенциональном и динамичном «простирании» ко всё более глубокому причастию божественной природе. Для всякой конечной вещи, обладающей началом жизни – psychē, душой, – движение есть жизнь, неподвижность есть смерть. Даже в аду душа существовала бы в качестве души, только свободно устремляясь к тому, чего она хочет. Неуспокоенность разумной воли и интеллекта напрямую обратима с самим существованием разумного творения. Возможно, кого-то могут сбить с толку те довольно красочные образы, которые использует Григорий: душа, блуждающая во зле подобно небесному телу, пересекающему земную тень, покуда оно с неизбежностью не достигнет ее границы; однако в его словах содержится глубокая мысль. Ввиду динамизма человеческой природы, ввиду ее изначальной устремленности к Благу, ввиду присущей злу бессодержательности, ввиду ограниченности доставляемых злом удовольствий, принимаемых им форм и используемых им средств, – никакая разумная природа не могла бы свободно упорствовать до бесконечности в своем отступничестве от Блага. В этой природе или в зле нет силы, способной на такое действие. Что же касается того, не может ли Бог некоторым образом ввести такую душу в вечное заблуждение, так, чтобы ум и воля продолжали вечно двигаться во тьме, то Григорий вообще не рассматривал такую возможность: отчасти, полагаю, в силу своей убежденности, что естественное движение души к цели, для того чтобы быть настоящим, должно быть подлинно свободным действием, а потому должно всегда быть в конечном счете затронуто Благом; а отчасти потому, что он не считал Бога чудовищем-садистом.

Те, кто обосновывает инферналистскую позицию из принципа, утверждающего способность души свободно отвергнуть Бога, уже начали свое рассуждение в некоторой точке логического круга. Они правильно признаю́т, что этот акт отвержения может быть бесконечным состоянием, свободно принятым душой, только если эта душа свободна в бесконечности. Неизменное состояние, обусловленное решением, принятым во всё более отдаленном прошлом (миллиарды, триллионы и целые эоны лет тому назад), в ситуации, которая логически никогда не могла бы позволить совершенно ясное знание реальности, с очевидностью никогда не могло бы действительно быть свободно принятым состоянием. Самоосуждение про́клятых должно быть вечно поддерживаемым разумным действием, не просто неким fait accompli[38], более не подлежащим обдумыванию и пересмотру. Но далее инферналисты оказываются неспособны понять, что эта картина реальности абсурдна. Для того чтобы действие было полностью свободным, оно должны быть предпринято compos mentis, ему не должны угрожать даже персональные эмоциональные или интеллектуальные состояния, которые могли бы затуманить знание душою того, что она выбирает и почему. И потому это представление – будто душа, полностью осведомленная о том, кто есть Бог и что только Он может дать разумной природе полноту и блаженство, и претерпевающая величайшие мучения вследствие отвращения от Бога и подвержения себя противоестественному отделению от Блага, может свободно избрать вечное, непрерывное и неизменное пребывание в страдании, – являет собой насмешку над элементарной логикой самой идеи тварной свободы. Разумеется, инферналист может придумывать здесь всевозможные хитроумные уловки, например пытаясь переопределить временну́ю последовательность, или направленность воли, или разумное действие такими способами, которые с виду сохраняют суть каждого из этих понятий, но втайне уничтожают ее. Однако если согласиться рассмотреть этот вопрос здраво и честно, то придется признать, что любым подлинно свободным состоянием могла бы быть только любовь Бога. Как считал Григорий, зло не в силах удержать нас, а мы не в силах прилепиться ко злу; тьма не может связать нас, а мы, в свою очередь, не можем уцепиться за нее. В конечном счете Бог должен быть всё во всём.