Чтобы все спаслись. Рай, ад и всеобщее спасение

Мог ли Христос свободно отвергнуть волю Отца или отвергнуть божественное Благо как надлежащую цель своей разумной интенциональности? Он не только не мог бы совершить это фактически; он не мог бы также, по указанной причине, обладать способностью совершить это. В действительности даже слово «способность» вводит здесь в заблуждение, поскольку подобная подверженность греху была бы скорее дефектом воли, нежели природной силой. Сама мысль, что Христос мог бы отвратиться от Бога, даже в качестве абстрактной возможности его человеческой природы, лишила бы смысла как триадологию, так и христологию. В первом случае она противоречила бы утверждению, что Христос есть Бог от Бога, божественный Логос, превечный Сын, всё бытие которого есть совершенное выражение Отца, единосущный Отцу и Духу, а не просто некое творение вне единого интеллекта и воли Бога. Во втором она подрывала бы логику так называемого ипостасного единства, то есть учение о том, что в Иисусе есть лишь одна личность, что он не есть слияние двух различных центров сознания, связываемых внешним образом, и что эта единственная личность, обладающая одновременно полностью божественной и полностью человеческой природой, есть не что иное, как ипостась, божественное Лицо превечного Сына. Целостность человечества Христа подразумевает, что он обладает полной и неповрежденной человеческой волей и что эта воля никоим образом не умаляется и не терпит ущерба оттого, что ею, так сказать, «оперирует» божественная ипостась, воля которой есть просто собственная воля Бога; это, вообще говоря, важнейший принцип ортодоксальной христологии. Поэтому если бы человеческой природе требовалась действительная способность свободно отвергнуть Бога, то Христос тогда не мог бы быть полностью человеком. Однако, согласно Максиму, Христос вообще не обладает гномической волей, и причина этого в том, что его воля была совершенно свободна.

Кстати, ничего не меняется здесь и в том случае, если заявить (как, уверен, захотелось бы некоторым, если заставить их высказаться на этот счет), что безгрешность Иисуса из Назарета была лишь особым привходящим свойством той конкретной личности, которой он был, и что во всех прочих отношениях его человечество, если бы оно реализовалось в какой-то другой личности, было бы способно на грех. Это утверждение лишено смысла. Свобода выбора есть не что иное, как способность любой заданной личности выбрать ту или иную цель. Поэтому суть дела не меняется: нельзя сказать, что человек обладает «способностью» к греху, если грех в буквальном смысле невозможен для той личности, которой он является; и потому, даже если эта способность отсутствовала лишь в той единственной личности, которой довелось быть Иисусу, и однако эта личность в то же время подлинно обладала полной и неумаленной человеческой волей и человеческим умом, способность грешить тогда отнюдь не есть необходимая или естественная часть ни человеческой свободы, ни человеческой природы. Напротив, она должна представлять собой всего лишь лишенность действительно человеческого, окончательное исчезновение которой, отнюдь не выступая препятствием человеческой воле, избавило бы человеческую природу от пагубного и чуждого ей состояния. В этом отношении, если действительно верить христологической ортодоксии, Христа от остального человечества отличало не то, что ему недоставало некой свободы, которой обладают все прочие, а то, что он не был подвержен тем внешним ограничениям на свободу (неведению, заблуждению, поврежденности воли и так далее), которые порабощают остальной человеческий род. Если выражаться языком Августина, Христос был неспособен – к чему и всем нам следует стремиться – ни на какое отклонение от Блага (вернее, он, в отличие от нас, не утратил подлинных способностей из-за какого-либо отклонения от Блага). Он обладал совершенным познанием Блага и совершенной разумностью; поэтому как человек он не мог грешить; поэтому он один среди людей было полностью свободен.