Впрочем, Бог не может быть лишь одной из многих альтернатив еще и по той простой причине, что Он не есть лишь еще один объект наряду с волящим деятелем или наряду с прочими объектами желания, но есть, напротив, единственное окончательное содержание всякого рационального устремления. Будучи Сам источником и конечной целью реальности, Бог никогда не может быть для воли просто вероятной целью желания, конкурирующей с другой вероятной целью; Он никогда не мог бы предстать интеллекту просто как относительное и подлежащее оценке благо, от которого можно было бы разумным образом обратиться к какому-нибудь другому благу. Он всегда остается всеобъемлющим окончательным объектом, пробуждающим и актуализирующим всякий выбор, Благом, в первую очередь делающим волю свободной. Поэтому даже акт отступничества, если проследить его до его первоначального импульса, имеет побуждением стремление к Богу. Даже сатанист может избрать зло лишь постольку, поскольку считает, что оно удовлетворит желание того, что наиболее подходит его, сатаниста, природе. Он заблуждается в совершаемом им выборе и виновен в той степени, в какой добровольно способствует этому заблуждению; но при этом верно также, что в той степени, в какой он знает Благо само по себе, рационально он не может не желать его. Как бы ни заблуждалась «гномическая» способность, оживляющая ее «природная» воля стремится лишь к одной конечной цели. Вы можете категорически отвергнуть бокал вина; вы можете даже отвергнуть зло во всей его (несубстанциальной) полноте, не сохранив в отношении него ни малейшего остатка интенциональности. И то и другое само по себе обладает лишь конечной привлекательностью. Но Бога вы не можете отвергнуть – разве что несовершенным образом, не сумев распознать в Нем изначальный объект всех ваших глубочайших устремлений, сам источник их действия. Мы не можем выбирать в абсолютном смысле между Ним и какой-то иной целью; мы можем выбирать только между лучшими и худшими подступами к Его трансцендентности. Как я уже говорил, отвержение Бога всё равно есть – пусть сколь угодно смутное и неосознаваемое – стремление к Богу.
Это означает также, что для разумной воли Бог никогда не мог бы быть просто некой внешней причинностью, вторгающейся в автономию воли, или некой непреоборимой гетерономной силой, подавляющей более слабые силы творения. Он есть свобода как таковая, огненная энергия, высвобождающая пламя из древесины. Он есть сама сила действования. Он есть Благо, благодаря которому существует разумная воля. Он есть вечный бесконечный источник всякого знания и всякой истины, всякой любви и наслаждения предметом любви, оживляющий каждое тварное действие и действующий в нем. Как бесконечная и трансцендентальная цель, Божья благость может быть неопределенной в отношении ближайших целей, и сама эта неопределенность, возможно, и есть то, что позволяет нам определяться в своем выборе. На обширном «среднем плане» жизни возможны конфликты и недоразумения, ошибки и искажения; как говорит Дунс Скот, мы нередко должны выбирать, к какой стороне Блага стремиться: либо руководствоваться в каждый момент affectio iustitiae (нашим чувством справедливости), либо affectio commodi (нашим ощущением приемлемости или удобства); однако окружающий горизонт никогда не меняется, и Солнце Блага никогда не заходит. Никакая душа не может в своих глубочайших побуждениях отступить от постоянной и всеобъемлющей поглощенности Богом. Если бы это было не так и если бы разум не имел никакой природной, онтологической и необходимой связи с Богом как последним основанием всякого желания и всякой деятельности, тогда Бог сам был бы чем-то отделенным от Блага как такового и от разумности как таковой и мог бы привлечь разумную волю только на манер предпочтения. Но тогда Он не был бы Богом в каком-либо осмысленном понимании этого слова. На самом же деле Он дает своим творениям свободу всегда тем, что побуждает их свободно стремиться к Нему как к конечной цели во всём прочем, к чему стремится интенциональное сознание.