Что знает дождь

Я ела, а Захар смотрел, положив подбородок на руки, словно он не в окошке тюремной камеры, а лежит на берегу, на песке и щурится, глядя на меня, как от яркого солнца.

Как бы я хотела оказаться с ним где-нибудь на берегу.

Он подарил мне шапку. Он меня кормил. Он обо мне заботился.

У меня просто не было шансов не влюбиться. И я влюбилась. По уши.

Оказалось, без веры прошлому, без надежды в будущее, без права на настоящее тоже можно любить. Вопреки всему.

— Ничего не говори, — легла я щекой на его руку, когда Захар пришёл вечером.

Он провёл пальцем по моим губам и сунул мне в ладонь пакетик.

— Если захочешь забыться и ничего не чувствовать, — шепнул он. — Спрячь.

Окошко закрылось. Стоя у двери, я слышала, как он уходит. Как грохочет его тележка с едой. Как стихают шаги. И как в открытое окно задувает ветер.

Тюрьма засыпает… Просыпается Урод.

Пришло его время.

Глава 19

Сегодня он опоздал.

Пришёл поздно. Очень поздно.

Я стояла у окна, не смея лечь. Зная, что он всё равно придёт. Но даже по тому, как он открыл дверь, поняла: что-то не так.

Засов громыхнул. Урод вошёл в камеру. Но так и остался стоять на пороге.

В квадрате света, что падал из коридора, он казался тенью. Незнакомой тенью.

Я даже не сразу поняла, что не так, но потом разглядела — он в костюме.

В сером костюме, чёрной рубашке. Высокий, подтянутый, строгий. Красивый. И… пьяный.

— Привет, Блондиночка, — закрыл он дверь изнутри.

Стало темно. Но в свете тусклой лампы он выглядел даже лучше. Блестели начищенные ботинки, правда, забрызганные грязью, словно он шёл пешком. Блестели его глаза, больные, шальные. Незнакомые.

— Или как тебя лучше называть? Сверчок? — засунул он руки в карманы и пошатнулся.

Сердце оборвалось и ушло в пятки… Он знает. Он всё знает.

— Ну-ну, не надо так пугаться, — шагнул он ко мне.

Я вжалась в стену, отпрянув к окну, но это было скорее инстинктивно — деваться мне всё равно некуда.

Он наклонился, обдав меня запахом алкоголя. Снял с моей головы шапку, небрежно отшвырнул. Положил руку на шею. Подтянул к себе. И упёрся лбом в лоб, глядя мне в глаза.

— С днём рождения, — сказал он, не шевелясь, не моргая, гипнотизируя стеклянным замершим взглядом.

— Спасибо, — сглотнула я.

— Слава, — ответил он. И добавил, когда я не поняла: — Спасибо, Слава. Это моё имя. Или ты предпочитаешь Урод?

Я промолчала. А он и не ждал ответа.

— Знаешь, — неожиданно отпустил он. Задрав голову, уставился в окно, засунув руки в карманы. — Моя мать сказала «урод», когда ей показали меня в роддоме. Медсестра поднесла меня к её лицу и спросила: «На кого похож?» А она ответила: «На урода» и отвернулась. Так что да, я — урод. А она, — он тяжело вздохнул, — она два дня назад умерла.

— Твоя мама? — округлила я глаза. — Умерла?

— Я знал, что ты поймёшь, — обнял он меня и прижал к себе за шею. — Я с похорон.

— Мне жаль, — выдохнула я.

— Нет, тебе не жаль, — покачал он головой. — Даже мне не жаль, что эта старая карга сдохла. Но мне жаль, что она сдохла именно сейчас. Сейчас, когда…

Он не договорил. Замолчал, глядя на луну. Такую маленькую. Такую одинокую. И такую же далёкую, как Урод и откровенность.

«У него была мать?» — не знаю почему этот факт меня так поразил. Я пыталась её представить, представить его — маленького, белобрысого, худого, длинноногого. И не могла.

— Я бы трахнул тебя сегодня, Блондиночка, — вздохнул он, — но не могу. Я пьян. Я ничего не почувствую. А я хочу чувствовать. Тебя — хочу.

Я сжала таблетку, спрятанную в уголке кармана. Тот пакетик, что сунул мне в руку Захар — в нём была таблетка. И подумала: хорошо, что я её не выпила. Я, в отличие от Урода, чувствовать не хотела. С ним, к нему — ничего.

Сжав в сгибе локтя за шею, он заставил меня на него посмотреть:

— Выходи за меня замуж.

— Что? — уставилась я на его непроницаемое жёсткое лицо.

— Выходи. За меня. Замуж, — повторил он.

Нет, это был не вопрос. В его голосе ни одной вопросительной интонации. Но он ждал ответа.

Наверное, недоумения в моих глазах было больше, чем ужаса. Я подумала, что он слишком много выпил — раньше я никогда не видела его пьяным. Что он сошёл с ума — таким я его никогда не видела. Но он прочитал и то, и другое. И засмеялся. Самоуверенно. Зло.

— Это не предложение, Блондиночка, — холодная ярость в его глазах заставила меня застыть. — Это приговор. Ты приговариваешься ко мне пожизненно. И будешь моей женой. Пока смерть не разлучит нас, — усмехнулся он.

Толкнул меня на кровать. И ушёл.

— Это не предложение, — повторила я и сглотнула пересохшим горлом.

А я наивно думала, что уже в тюрьме. Но нет, оказалось, здесь я ещё была на свободе по сравнению с тем, что ждало меня впереди.

Жена Урода. Я.

Пока смерть не разлучит нас…

Глава 20

Казалось, с того дня прошла вечность.

Я мерила шагами камеру. Ложилась, вставала, снова ходила из угла в угол, не в силах остановиться, не в силах себя заставить не думать ни о чём.

На столе остывал завтрак. Потом обед. Потом ужин. И снова завтрак. Но я не могла проглотить ни кусочка. Молча брала еду из чьих-то чужих рук, молча возвращала нетронутой.