Что знает дождь

Охранник, который до этого делал вид, что даже не смотрит в нашу сторону, подошёл ко мне. На выходе передал другому охраннику и тот повёл меня к женскому корпусу.

Но кто меня вёл, как, куда — я не заметила.

Квартира твоя… звучало у меня у ушах.

Квартира — моя.

А как она умерла? Дедова жена? Что случилось? Где ты видела адвоката? — запоздало задавала я вопросы сама себе в пустой камере. Но не долго.

— Триста четырнадцатая, — распахнула дверь очередная охранница. — Мыться.

Глава 23

— Триста четырнадцатая, — переговаривались между собой две тётки с дубинками, пока я стояла под горячей водой, закрыв глаза. — Знаешь, почему этот номер? — усмехнулась одна.

— Нет. А он что-нибудь значит? — удивилась вторая.

— Конечно. Три и четырнадцать. Ну, три, запятая, четырнадцать. Число Пи.

— Пи… — догадалсь вторая. — Ах, пиз…

И они обе заржали.

Да и пусть ржут, намыливала я кожу куском мыла, истошно воняющим лавандой. Горячая вода и мыло — это всё, что сейчас было значимого в моей жизни. Только теряя, учишься ценить такие простые вещи. Вода, мыло, еда, тепло. И я ценила, хоть и знала, что и в душ меня привели не просто так. И ужин принесли в камеру, пока меня не было — не зря. И бельё дорогое, красивое положили на кровать рядом с новым платьем не ради моего удовольствия.

А в отсутствии волос была своя прелесть, думала я, запихивая в себя ужин. Ни шампунь, ни фен, ни расчёска — ничего не надо. Опять же вши не заведутся. И чувствовала себя как Му-му, которую, помнится, тоже кормили, прежде чем утопить.

Му-му — жертва любви. И я, наверное, тоже.

— Скажите, а Захар? — набравшись смелости, спросила я, когда окошко «кормушки» очередной раз открылось, чтобы принять у меня грязную посуду.

— Захар? — удивилась тётка, которую я раньше уже видела, она тоже была баландёром. — Мань, когда у нас будет Столетов? — крикнула она кому-то. — Завтра будет твой Захар, — передала она мне и улыбнулась, забирая посуду.

— С ним всё в порядке? — раз уж она оказалась такой неожиданно разговорчивой и доброжелательной, рискнула я спросить.

Я и на первый свой вопрос не ждала ответа, но получила и на второй.

— А что с ним может случиться? — удивилась она. — Всё хорошо с твоим Захаром.

Я выдохнула. Оснований ей не верить у меня не было. И, пожалуй, больше я ничего и не хотела знать. С ним всё хорошо. Главное, пусть с ним всё будет хорошо.

Я не знаю как Урод узнал, что он зовёт меня Сверчок, но, наверное, эти дни Уроду было не до него. И даже не до меня.

Но про меня он не забыл.

Я не стала его злить: надела бельё, натянула платье.

Оно оказалось мне великовато и было какого-то отчаянно красного цвета, но раз он хотел видеть меня в нём — пусть так.

Урод же не зря дал понять, что знает про Захара, не зря оказалась вдруг такой разговорчивой тётка на раздаче, не зря, наверно, даже приходила Оксанка, — подсказывал мне дорогой ценой полученный опыт, или обострённое, как у загнанного животного, чутьё. А, может, я взрослела и избавлялась от иллюзий.

Нет, в моей сказке Прекрасного Принца не будет. Он не прискачет на белом коне, чтобы меня спасти. И фея-крёстная не превратит ради меня тыкву в карету.

В моей сказке Принц принёс мне волшебную таблетку, которую я тайно положила на язык и щедро запила шампанским, что великодушно принёс Урод в одноразовом стаканчике.

— Допивай до дна, — подтолкнул он мою руку. — Не хочу видеть, как ты дрожишь от страха.

И я допила. Но дрожала вовсе не со страха. Я столько месяцев ждала этот момент. Порой торопила, желая побыстрее с этим покончить. Иногда нарывалась, лишь бы уже он получил что хотел, и я ему наскучила. Один раз чуть сама его не соблазнила. Но каждый раз мне было всё равно. Абсолютно безразлично — трахнет он уже меня или нет.

Но он словно специально выбрал именно тот момент, когда мне стало жаль. Я стала думать о другом человеке. Он поселился в моих мыслях, дал ожить душе, и мог бы стать тем, кому принадлежит моё тело. Но этому случиться было не суждено.

Я мысленно прощалась с Захаром, когда Урод осматривал меня с головы до ног.

— Ну вот и славно, — оценил он то, что видел, и расстегнул брюки.

Равнодушно. Холодно. Безучастно.

Словно наказывая меня за вспышку своей откровенности. За то, что неожиданно доверился, рассказал о матери, о себе.

За то, что предложил замуж. Предложил, и лишь потом приказал.

Он неторопливо снял рубашку. Повесил на спинку кровати брюки. Снял через голову белую майку. Словно раздевался на медосмотре, безразлично стянул и отложил в сторону трусы.

Я потянулась расстегнуть платье, но он остановил мою руку.

Глава 24

— Я сам.

Прижав к себе лицом, потянул вниз молнию на спине. Глядя в глаза, взялся руками за рукава.

Я вздрогнула, когда он рывком сорвал платье с плеч.

Дальше оно упало само, накрыв босые ноги. В красном платье, босая, на холодном полу… я сама себе напоминала Эсмеральду.

— Trois cœurs d'homme faits différemment… — сказала я.

— Что? — скривился Урод.

— Три мужских сердца, созданных различно. Восьмая глава. Нотр-Дам де Пари. Гюго.

Урод посмотрел так, словно видел меня в первый раз.