Т. Г. Я вас не виню. Пушкин занимает столь большое место во всей нашей, как теперь говорят, среде обитания, что отношение к нему проявляется непроизвольно в реакциях на самые разные вещи. И часто, когда толкуют вроде бы и не о нем, чувствуешь: все это — спор о Пушкине!
Однако я дополнила бы вас: подвижность в важных общественно-литературных вопросах присуща скорей литераторам, а не тому, что́ Пушкин называл «мнением народным». Так, народное мнение о Пушкине не претерпевало существенных изменений. Никаких изменений не претерпело оно, замечу, и относительно Есенина, несмотря на обложну́ю шельмующую критику и длительное неиздание его книг. Не кто иной, как народ, свято хранил эту якобы «кулацкую» лирику, ни на миг не отступившись от своего сына — поэта. Прочность «мнения народного» относительно крупнейших явлений духа не свидетельствует ли о стойкости коренных представлений народа — и, значит, достаточной стойкости духовных признаков его?.. А вы подвижность «постоянно меняющегося мира», пусть и состояний народа, распространяете на саму сущность народа. И знаете, что примечательно? Что те черты, которые в моем обозначении делают человека «невольником чести» или духовным аристократом, вы истолковываете как
Это необходимо помнить! И вот я сомневаюсь в реальности «духовного единства всех. Всех!» Дай-то бог, конечно!.. Но «мистическое таинственное целое» — плод не всеобщей переписи. Речь, разумеется, не о волевом сортировочном отборе — о
Л. А. …и чем все юбилейные клятвы в верности Пушкину, что прозвучали за четыре года до «священной войны». Простите, я немного заражаюсь вашей интонацией…
Т. Г. Пушкинский юбилей 1937 года имел огромное культурное и государственное значение. И сыграл несомненную роль в упрочении народного монолита накануне Великой Отечественной войны. Да и песня, о которой мы говорим, с ее могучим императивом возникла отнюдь не вне Пушкина. Она возникла на почве великой русской патриотической лирики, как и на почве той русской музыки, какую оставил нам, например, современник Пушкина — Глинка.
Л. А. Вот я и думаю: как беда на пороге — зовем Пушкина. И еще вот что думаю: «аристократизм» или там… «антидемократизм» современной души — это вопрос ситуации. Это не «врожденные» качества, не черты сословий или слоев, это поворот индивидуальной судьбы. Поворот этот в жизни современного человека труднопредсказуем. Поэтому так трудно забить современного человека в типаж: всегда нужно ждать неожиданности. Деревенская женщина, работающая сторожем, может оказаться аристократом духа, а патентованный интеллектуал оборачивается хамом. Так что к вашему символическому Фениксу я бы добавил символического Хамелеона.
Т. Г. Это деревенская женщина-то Хамелеон?
Л. А. Нет, что вы. Это я — Хамелеон.
Т. Г. Но ведь Хамелеон-то как раз предсказуем. Если всё — вопрос ситуации, значит, прикинув разные ситуации, можно предсказать окраску Хамелеона… Феникс-то — вопреки ситуации! Вопреки огню и пеплу! То есть, собственно,