Что не так с этим миром

Когда лорд Морли[190] сказал, что Палату лордов нужно либо исправить, либо распустить, он использовал выражения, вызвавшие некоторую путаницу; потому что может показаться, что исправление и прекращение в чем-то схожи. Я хочу особо подчеркнуть тот факт, что исправление и прекращение противоположны друг другу. Вы чините вещь, потому что она вам нравится, и прекращаете дело, потому оно вам не нравится. Исправить – значит укрепить. Я, например, не верю в олигархию; так что я бы исправил Палату лордов с той же охотой, как и тиски для пыток. С другой стороны, я верю в семью, поэтому я бы исправлял семью, как чинил бы стул; и я вовсе не стану отрицать, что современная семья – это стул, который нужно починить. И тут мы затрагиваем важную черту, присущую массе современных передовых социологов. Вот два института, которые всегда были основополагающими для человечества: семья и государство. Я считаю, что анархисты не верят ни в то, ни в другое. Совершенно несправедливым будет утверждение, что социалисты верят в государство, но не верят в семью: тысячи социалистов верят в семью больше, чем любой консерватор. Но справедливо утверждать, что в то время, как анархисты пытаются положить конец и тому, и другому, социалисты особенно заняты исправлением (то есть укреплением и обновлением) государства, а укреплением и обновлением семьи специально не занимаются. Они ничего не делают для определения функций отца, матери и ребенка как таковых; они больше не подтягивают гайки механизма семьи; они не обводят чернилами поблекшие линии старого чертежа. С государством они это делают; налаживают его механизмы, чернят его черные догматические линии, делают правительство во всех отношениях сильнее, а в некоторых отношениях даже более жестоким, чем прежде. Оставляя дом в руинах, они восстанавливают улей, особенно его жала. Действительно, некоторые схемы реформы закона о труде и бедных, недавно выдвинутые выдающимися социалистами, сводятся лишь к тому, чтобы поставить наибольшее число людей под деспотическую власть мистера Бамбла[191]. Очевидно, прогресс означает подталкивание вперед – силами полиции.

То, что я хочу подчеркнуть, можно было бы выразить так: социалисты и большинство социальных реформаторов четко осознают грань между вещами, принадлежащими государству, и вещами, принадлежащими обычному хаосу или природному хаосу; они могут заставить детей ходить в школу до восхода солнца, но они не будут пытаться заставить солнце встать; они не будут, как Канут[192], отгонять море, а только лишь купальщиков. Но внутри контура государства их линии спутаны и сущности сливаются друг с другом. У них нет твердого инстинктивного ощущения того, что одна вещь по своей природе должна быть частной, а другая – публичной, что одна вещь обязательно ограничена, а другая свободна. Вот почему понемногу и очень тихо у англичан крадут личную свободу, как незаметно крадут личную землю с шестнадцатого века.

Я могу это кратко передать небрежным сравнением. Социалист – человек, который думает, что трость – это зонтик, потому что и то, и другое ставят в подставку для зонтиков. Но они такие же разные, как боевой топор и ложка для обуви. Основная идея зонта – ширина и защита. Основная идея палки – стройность и, отчасти, нападение. Трость – это меч, зонтик – это щит, щит от безымянного врага – враждебной, но анонимной вселенной. Следовательно, более правильным будет считать зонтик крышей; это своего рода складной дом. Но жизненная разница идет гораздо глубже, чем это, и разветвляется на два царства человеческого разума с пропастью между ними. Дело в том, что зонтик – это щит от врага, столь настоящий, что может просто мешать; тогда как трость – это меч против врагов, настолько воображаемый, что доставляет удовольствие. Трость – это не просто меч, а придворный меч, предмет чисто церемониального чванства. Эту эмоцию нельзя выразить никаким образом, кроме как сказать, что мужчина с тростью в руке чувствует себя так же, как мужчина с мечом в ножнах. Но никто никогда не питал чрезмерных чувств по поводу зонтика: это удобство, как и придверный коврик. Зонтик – необходимое зло. Трость – совершенно ненужное добро. Это, как мне кажется, настоящее объяснение бесконечной потери зонтиков; я не слышал, чтобы люди теряли трости. Ибо трость – это удовольствие, предмет личной собственности; его не хватает, даже когда он не нужен. Когда моя десница забудет свою трость, пусть она забудет и меня[193]. Но кто угодно может забыть зонтик, как любой может забыть сарай, в котором пережидал дождь. Всякий может забыть необходимую вещь.