Что не так с этим миром

Есть, например, фактор, подталкивающий к олигархии или, скорее, к деспотизму, – я имею в виду фактор спешки. Когда горит дом, человек срочно вызывает пожарные машины – комитет не может их вызвать. Если на лагерь врасплох напали ночью, кто-то должен скомандовать «огонь»; нет времени голосовать. Это исключительно вопрос физических ограничений времени и пространства, а не умственной ограниченности подчиненных масс. Если бы все обитатели дома оказались Мужами Судьбы[110], все равно им лучше не орать в телефон одновременно, и более того: будет лучше, если главному глупцу дадут говорить, не перебивая. Даже если бы армия состояла сплошь из Ганнибалов и Наполеонов, в случае неожиданного нападения было бы лучше, если бы они не отдавали приказы все сразу – более того, было бы лучше, если бы приказы отдавал самый глупый из них. Таким образом, мы видим, что обычная военная субординация опирается вовсе не на неравенство людей, а на их равенство. Дисциплина не связана с представлением Карлейля[111] о том, что кто-то всегда прав, когда все неправы, и что мы должны обнаружить и короновать этого человека. Напротив, дисциплина означает, что в критических обстоятельствах можно доверять кому угодно, лишь бы не всем вместе. Военный дух не означает (как считал Карлейль) подчинение сильнейшему и мудрейшему человеку – напротив, военный дух означает, если угодно, подчинение самому слабому и глупому, подчинение лишь потому, что он – один человек, а не тысяча людей. Подчинение слабому человеку – это дисциплина. Подчинение сильному человеку – всего-навсего рабство.

Из этого с очевидностью следует: то, что мы в Европе называем аристократией, ни по своему происхождению, ни по духу вовсе не является аристократией. Это не система духовных степеней и различий, как, например, кастовая система Индии, или даже не древнегреческое различие между свободными людьми и рабами. Это просто остатки военной организации, созданной отчасти для того, чтобы удержать на плаву тонущую Римскую империю, отчасти для того, чтобы сломить грозный натиск ислама. Слово «герцог» означает просто «полковник», так же как слово «император» означает просто «главнокомандующий». Вся история содержится в одном-единственном титуле графов Священной Римской империи, то есть офицеров европейской армии, выступавших против тогдашней «желтой опасности»[112]. В армии же никому даже в голову не приходит, будто различие в званиях символизирует различие в моральной реальности. Никто не скажет: «Ваш майор очень веселый и энергичный; ваш полковник, конечно же, должен быть еще более веселым и энергичным». Никто не указывает в отчете о разговоре в столовой: «Лейтенант Джонс был очень остроумен, но, естественно, уступал капитану Смиту». Сущность армии – идея официального неравенства, основанного на неофициальном равенстве. Полковнику подчиняются не потому, что он лучший человек, а потому, что он полковник. Вероятно, таков был дух системы герцогов и графов, когда она впервые возникла из военного духа и военных потребностей Рима. С упадком этих потребностей Римской империи она постепенно утратила значение как военная организация и подпала под влияние нечистой плутократии. Но даже сейчас это не духовная аристократия – и слава Богу. Это просто армия без врага, живущая за счет народа.

Мужчина, таким образом, может быть как товарищем, так и специалистом, и армия – не единственный случай подчинения специалиста. Лудильщик и портной должны действовать почти так же четко и быстро, как солдат и матрос; по крайней мере, если лудильщик недостаточно организован, в том-то и причина, почему он не развернется в полную силу. Ряды лудильщиков и портных обычно пополняют две кочевые расы Европы – цыгане и евреи, – но только еврей имеет влияние, потому что только он подчиняется какой-то дисциплине. У мужчины, повторю, есть две стороны: сторона специалиста, и тут необходимо подчинение, и сторона товарищества, и тут насущно равенство. Говорят, нужно десять портных, чтоб создать человека, но мы также должны помнить, что для создания человека требуются десять поэтов-лауреатов или десять королевских астрономов. Десять миллионов деловых людей составят Человека, однако при условии, что не станут говорить о делах. Так вот, особая угроза нашего времени, которую я в пределах этого рассуждения называю «империализмом» или «цезаризмом», – полное подавление товарищеской стороны человека, то есть равенства, специализацией и господством.