Чистый кайф

От нее многого ждали – способная, красивая, денег немерено у отца. Отправили еще маленькой девочкой в Штаты. Фигурное катание, тренеры вокруг – одни чемпионы, мальчика Петю снарядили с ней из Москвы. Папа платил за все. Дома под его бабки специалисты дружно пропели ему об огромном таланте. И посоветовали дочь увозить – там условия, там лед, там наука, там лучшее в мире все. Папа повелся. Он же не знал, что эти ребята исполняют упражнение «соскок». Чтобы с них не спросили потом за низкие результаты. А в Америке постепенно все прояснилось. У Пети получалось как надо, а у Юли – нет. Но папа платил за обоих, поэтому Юля продолжала кататься. Хотя тренер, добрая душа, прямо ей говорил, что с другой партнершей Петя взлетит до небес. А Юля знала – если будет другая партнерша, папа платить перестанет, и максимум, до чего Петя взлетит, – это место официанта в дайнере недалеко от катка. Потому постепенно привыкала к тому, что она чмо. Остальные детишки не особо стеснялись. Она в их глазах была той тварью, которая топит настоящий талант. Ну и травили соответственно. Даже не исподтишка. В общем, натерпелась. Когда, наконец, этому Пете предложили гражданство и финансовую поддержку, она отнесла свои конечки на ближайшую американскую помойку, села в самолет и полетела через океан в сторону дома. Дальше Петя мог без нее.

Но сама она, как я понял, терпилой себя считать не перестала.

– А он что сказал, когда ты решила уехать?

– Сказал, что любит и хотел бы жениться.

Я хмыкнул:

– «Хотел бы»?

– Ну… он как-то так выразился, я точно не помню. Но звучало немного странно.

– Крутой. А партнершу новую взял?

– Да. Очень перспективная девочка. Они наверняка станут чемпионами.

– Ну, молодцы. Рад за них.

– Да, я тоже.

Мы помолчали. Пацан в соседней комнате давно притих.

– А ты к нему как?

– Не знаю. Нравился, может, немножко. Самую чуточку.

– Я это… – показал башку в дверном проеме малой. – Подобрал все. Слушать будете?

– Конечно, – сказала Юля.

Пацан протопал к столу, выдернул из-под него табуретку, сел, набычился и сыграл идеально.

– Красавчик, – кивнул я.

Он расплылся, а я вдруг понял, чем тут воняло, в этой комнате. Не близостью смерти, не бедностью, не одиночеством, нет. Это был запах окончательного поражения. После которого в жизни уже не бывает вообще ничего.

– Давай-ка еще раз. Может, случайно получилось.

– Да какой случайно?! – возмутился пацан. – Сюда слушай.

Он сыграл еще раз, потом еще, и мы даже не заметили, как на пороге комнаты появилась старуха.

Она засмеялась, всплеснула руками, глядя на пацана, и сказала:

– Ах-ти, тошненько!

Я посмотрел на Юлю, она в ответ улыбнулась:

– Здесь бабушки так удивляются. Смешно, правда?

* * *

Обещание свое Шнырик сдержал. Весь день после похода в деревню исправно ковырялся рядом со мной в земле. Сопел, пытался объяснить насчет Юли, насчет отъезда ее – не отъезда, но я его не слушал. Мне главное было, что работа идет.

Вдвоем мы прокопали канаву почти до конца, и к вечеру осталось совсем немного. Часа на два-три. Но утром копать пришлось одному. Шнырик, зараза, не появился. Даже к обеду в трапезную не пришел.

Нашли его часам к четырем. Он залег с пробитой башкой в кустиках недалеко от монастыря и скромно постанывал. Кто приветил его куском грязного кирпича из моей кучи – Шнырик сообщить отказался. Когда перенесли его в гостиничный корпус, он слегка оклемался, но скоро опять приуныл.

Наместник поднял кипиш. Велел звонить в районную больничку и ментам. На докторов Шнырик согласился, а вот милицию не захотел.

– Говорю же – сам на камень упал. Скользко там.

– Где?

– Ну там, где упал.

После чего закатил глаза. На связь выходить отказался.

Заговорил только после врача. Тот прописал ему покой и хорошее питание, на что Шнырик потребовал киндер-яйцо.

– Я такие в райцентре видел. Там сюрпризы внутри… Человек один умный шепнул – на каждую тысячу немчура туда золотую игрушку сует… Чистое золото.

– Дурак ты, – сказал ему наместник.

Шнырик скуксился.

– Пусть Толян с доктором съездит, – заканючил он. – Идет же машина. Только пусть побольше берет. Чтоб надежней.

– Тысячу? – спросил я.

– Нет, хотя бы штук сорок.

– Погоди, – задумался отец Михаил. – А у тебя откуда такие деньги?

Шнырик испуганно вытаращился на него, потом застонал и, чтоб не палиться дальше, снова закрыл глаза.

Я знал, откуда у него деньги. И догадывался теперь, кто засветил ему кирпичом.

– А если б убил? – спросил я у Вадика на следующий день в деревне. – Менты бы на пятнашку закрыли, и кто бы тогда твоей мамке жениха искал?

– Жалко, что не убил, – буркнул он, размахиваясь топором.

Рядом с чуркой, на которой он собирался отрубить голову притихшей курице, уже валялись две безголовых кувякушки.

– Тебе куда столько мяса?

– В район отвезу, продам, инструмент куплю. Все равно дохнут. Так хоть какая польза.

– Ты же из-за них вроде все замутил. Чтобы их спасти. А теперь сам кошмаришь.

Курица, которую он все еще прижимал к окровавленной чурке, с надеждой уставилась на меня. Белая шея в крови. Но пока – в чужой.

– Стопэ, братишка, – сказал я. – Хорош тут утро стрелецкой казни устраивать.