Через тысячу лет

Был там еще один обширный отдел, занимавший целый ряд полок, с заглавиями, как будто, не стоящими близко к содержанию других книг. Платон, Гераклит, Сенека, Спиноза, Декарт, Локк, Кант, Гегель, Шопенгауэр, Маркс, Прудон и Соловьев — стояли в непосредственной близости от трудов Либиха, Менделеева, Гельмгольца, Герца, Томсона, Анналов Погендорфа и трудов Лондонского Королевского Общества…

Душа и мозг всего этого, — хаоса для посторонних, — гармонии для его хозяина, был среднего роста, слегка сутулый, крепко сколоченный человек лет под сорок пять, с крупными славянскими чертами лица и сильно облысевшей головой, сохранившей лишь на боках редкие завитки рыжеватых волос; с глазами, поблескивавшими из-под густых черных бровей тем особым непередаваемым внутренним огоньком, который свойственен только оригинально мыслящим личностям, глубоко захваченным процессом творческой работы. Словом, человек, уснувший в один из серых петербургских вечеров в своей лаборатории, был не кто иной, как известный всему ученому миру Петербурга и не только Петербурга, но и многим заграничным ученым обществам, популярный философ и химик, любимец учащейся молодежи профессор Ф.

— Итак, за дело, — снова повторил он, направляясь в соседнюю комнату, откуда через несколько минут появился обратно, с усилием катя перед собой какую-то металлическую станину со множеством рукояток и кнопок. Спереди этого странного сооружения было укреплено круглое, аршина два в диаметре, металлическое вогнутое зеркало с небольшим стеклянным цилиндром посредине, откуда шли витки электрических проводок к продолговатому серому ящику сзади, с какими-то указателями и рычагами…

Ящик этот профессор соединил проводами с рядами лейденских банок и большой индукционной спиралью и замкнул рубильник на стенной распределительной доске. Послышался характерный треск электрических искр и в воздухе почувствовался легкий запах озона. Еще поворот-другой рукоятки: от аппарата заструились фиолетовые огоньки тихих разрядов, громче защелкали искры и мягко засветился бархатным синим светом стеклянный цилиндр, заполнив своим сиянием все зеркало.

— По-видимому, аппарат в порядке, — проговорил профессор, бросая взгляд на показания электрических приборов, — надо думать, что частота и проницающая способность достаточно велики, чтобы вызвать детонацию бензойных групп… Попробуем! Так, напряжение держится постоянным… — и, остановив машину, он принялся за составление какого-то химического соединения.

— Гремучая ртуть, ну, это, пожалуй, будет немного сильно, — разве взять пикриновую кислоту? — бормотал профессор, привычно роясь в беспорядке реактивов и склянок.

Быстрым движением зажег горелку, что-то отвесил, что-то отмерил, перемешал, поставил на огонь. С часами в руках заходил от одной банки к другой, забормотал, насупился и сразу стал похож на средневекового алхимика, варящего зелья с наговорами. Вчера эта же самая химическая реакция едва не стоила профессору зрения, — вечная рассеянность виновата, — что-то было перегрето или плохо размешано, и в результате — генеральный ремонт стеклянного вытяжного шкафа и профессорских очков также…

На этот раз, однако, реакция была доведена вполне благополучно до конца и красноватый мелкокристаллический осадок на дне колбы вызвал легкую улыбку удовлетворения на лице профессора.

— Теперь испробуем это разложить частотой и комбинацией волн В4…

И с этими словами получившийся порошок был положен на ближайший подоконник, с которого пришлось для этого снять охапку книг, и накрыт массивной металлической банкой. Затем профессор снова включил ток, повернул зеркало по направлению к окну и стал вращать рукоять регулятора, пока стеклянный цилиндр посредине круглого зеркала не засветился голубоватым блеском. Резким движением повернул рукоять вправо — в аппарате мелькнуло яркое пламя, в стеклянном цилиндре под металлической банкой раздался легкий треск, банка подскочила, перевернулась и с осколками оконного стекла вылетела на улицу…

— Вот это так, — значит, все верно и правильно. Аппаратец действует, можно сказать, преисправнейшим образом, — радостно потирал руки профессор, торопливо принимаясь записывать показания контрольных приборов и совершенно не заботясь ни о сквозном ветре через разбитое окно, ни о возможных последствиях неожиданного полета металлической банки с высоты четвертого этажа…

В кухне резко задребезжал звонок. Через минуту в дверях кабинета появилась Марьевна — пожилая, полуглухая профессорская домоправительница, и всплеснула руками при виде разбитого окна.

— Ну, так и есть, опять у нас! Да, что это, батюшка, за наказание такое? — зачастила она, обращаясь к недоумевающему профессору, — у нас опять стекло разбимши, опять зови стекольщика! Вас там младшой спрашивает, говорит, что за этаки дела мы и в ответе будем…

За ее спиной появилась бородатая физиономия младшего дворника.