Человек в искусстве экспрессионизма

Система вовлечения читателя в сферу духовного пейзажа в романе Майринка типична для символизма. История начинается с греховного, инфернального состояния мира, затем следуют необычные и колоритные символы Апокалипсиса, долгое предчувствие катастрофы и сама катастрофа с кратким намеком на светлый мир в будущем. Оригинальность образам романа придает тесная связь с городским пейзажем, который приобретает черты пейзажа духовного. Кроме того, в эстетике символизма конец мира чаще переводится в психологический, внутренний план. «Каждый из нас в самом себе носит свой Страшный суд», – говорит герой в конце романа Перуца «Мастер Страшного суда». В «Зеленом лике» впечатление двойственное, мы не знаем, состоялось ли разрушение Амстердама в реальности или только в духовном мире Фортуната.

Еще сложнее городские мотивы разработаны в «Големе», первом и лучшем романе Майринка, написанном в 1914 году. Мир романа построен на постоянных сменах планов существования героев, переходе из эпохи в эпоху и из личности в личность. Вместе с людьми преображаются и пейзажи.

Х. Штайнер-Праг. Финальное видение героя.

Иллюстрация к роману Г. Майринка «Голем». 1914

Первое преображение героя – в скромного ювелира, живущего в пражском Еврейском городе, погружает его в пучину мрачных кварталов, дома которых словно бы одушевлены: «Они казались построенными без всякой цели, точно сорная трава, пробивающаяся из земли. К низкой желтой каменной стене, единственному уцелевшему остатку старого длинного здания, прислонили их два-три столетия тому назад как попало, не принимая в соображение соседних построек. Тут кривобокий дом с отступающим назад челом; рядом другой, выступающий точно клык. Под мутным небом они смотрят, как во сне, и когда мрак осенних вечеров висит над улицей и помогает им скрыть едва заметную тихую игру их физиономий, тогда не видно и следа той предательской и враждебной жизни, что порою излучают они»⁸. Герою кажется, что эти дома – «тайные и настоящие хозяева улицы, что они могут отдать или снова вобрать в себя ее жизнь и чувства – дать их на день обитателям, которые живут здесь, чтобы в ближайшую ночь снова потребовать обратно с ростовщическими процентами». Здесь, как и в «Зеленом лике», город, улица и дом становятся метафорой внутреннего мира человека.

Здесь же на память герою приходит образ баснословного Голема, глиняного великана, оживленного в старину раввином Бен Бецалелем. Он становится для Перната символом автоматического, бессмысленного бытия, это «глиняный чурбан» среди кривобоких домов: «И думается мне, что, как тот Голем оказался глиняным чурбаном в ту же секунду, как таинственные буквы жизни были вынуты из его рта, так и все эти люди должны мгновенно лишиться души, стоит только потушить в их мозгу – у одного какое-нибудь незначительное стремление, второстепенное желание, может быть, бессмысленную привычку, у другого – просто смутное ожидание чего-то совершенно неопределенного, неуловимого»⁹. Однако вскоре ему рассказывают о другой ипостаси Голема – это «совершенно чужой человек, безбородый, с желтым лицом монгольского типа, в старинной выцветшей одежде», который является в гетто каждые тридцать три года и исчезает в доме с таинственной недоступной комнатой. Рассказчик называет его «символом массовой души»: «Может быть, это нечто вроде какого-то душевного порождения, без участия сознания – порождения, возникающего наподобие кристалла по вечным законам из бесформенной массы»¹⁰.

Для Перната начинается процесс духовных блужданий и восхождения, который Майринк уподобляет алхимическому процессу: «Отвалившаяся штукатурка старой стены принимает образ шагающего человека, и снежные узоры на окне принимают вид застывших лиц…Сквозь все эти призрачные попытки мысленных скоплений, проникая через стены будничной жизни, тянется красной нитью мучительное сознание, что наша внутренняя сущность преднамеренно и против нашей воли кем-то высасывается, чтобы сделать пластичным образ фантома». Из случайного разговора Пернат узнает, что он находился ранее в психиатрической клинике, где его ужасные воспоминания были блокированы и скрыты. Закрытую комнату, в которую прячется Голем, герой мгновенно опознает как часть своей души: «Я был сумасшедшим, меня загипнотизировали, заперли комнату, находившуюся в связи с покоями, созданными моим воображением, сделали меня безродным сиротой среди окружающей жизни…Да если бы мне и удалось добраться до входа в эту закрытую комнату, не попал ли бы я в руки призракам, которые заперты в ней»¹¹.