Человек в искусстве экспрессионизма

Нищий изображается как человек, который прирос к городу, превратился в его придаток. Его плоский силуэт проецируется на столь же плоский пейзажный фон. Громады домов встают за его спиной, наступают на него, давят, повернувшись углами или сомкнувшись друг с другом как стена. Невольно возникает впечатление: конфликт неразрешим, из создавшегося положения нет выхода.

Такие картины не назовешь ни бесстрастным наблюдением, ни холодным, отчужденным анализом. Все в них продиктовано чувством, глубоким переживанием и преисполнено драматизма. Напряженность создается всем строем произведения – и его подчеркнуто центрическим построением, и крупным масштабом фигуры, ее размещением почти в высоту всего листа, так что она соотносится со зданиями, и замкнутостью, обособленностью силуэта фигуры, и плоскостным, словно сжатым пространством, и загруженностью заднего плана.

Сцены, показанные Чапеком, не носят случайного характера, за каждой угадываются тысячи подобных. Отдельное событие, подмеченный факт перерастает в обобщение. Этому служит и трактовка фигуры, лишенной, как правило, индивидуальных черт. Создается своего рода человек-схема, человек-знак, персонифицированная идея. Здесь Чапек прибегает к широко распространенному в экспрессионизме приему деиндивидуализации образа. Ему достаточно, чтобы построить образ, характерной позы, силуэта, нескольких жестов. Вводятся лишь отдельные, строго отобранные детали (гармонь, шляпа); они дополняют скупую характеристику, конкретизируют событие, не неся при этом нарративной функции.

Столь же неконкретным, абстрагированным и словно «деиндивидуализированным» является в трактовке Чапека город. Город как порождение современной индустриальной цивилизации, так сказать, город в своей ипостаси. Чапек и прежде видел в городе своего рода сколок современных противоречий, арену нищеты и страдания, но ограничивал себя при его изображении лишь намеком. Только после войны город занимает важное место в его картинах и гравюрах (в основном в качестве фона), и только в графическом листе возникает единственный самостоятельный урбанистический пейзаж.

Пользуясь излюбленной в экспрессионизме метафорой, Чапек создает образ «бесконечного города», огромную и страшную панораму, погруженную в сплошную мглу из копоти и дыма, с длинными тесными рядами домов, которые, подобно стенам, ступенями поднимаются один над другим до самого горизонта, с лесом чудовищных торчащих фабричных труб и нависшей над городом дымной тучей. Вся эта чудовищная картина сводится к плоскости, словно грязная пелена поглощает реальную плоть камня и металла, оставляя лишь одни контуры, очертания архитектурных сооружений. Краска наносится на печатную форму неровным слоем, так что на темной поверхности возникают светлые пятна. Благодаря этому фактура гравюры становится более сложной и богатой по оттенкам, но плоскостность формы при этом не разрушается, а впечатление задымленности пространства только усиливается.

Город рисуется художнику как ужасающий монстр и едва ли не апокалипсическое видение. И вместе с тем этот лабиринт, этот хаос обнаруживает какой-то внутренне слаженный ритм и хотя и мрачную, но бесспорную красоту, подчеркнутую линейным арабеском (в полном согласии с принципом амбивалентности, свойственным экспрессионизму).

Ломаные белые линии по темно-серому фону следуют за очертаниями труб и зданий, то взмывая вверх, то двигаясь уступами, вторят друг другу, сталкиваются и пересекаются, создавая сложные, нервные ритмы. Художник проводит линию, не отрывая руки от бумаги от одного края листа по направлению к противоположному, иногда обрывая ее где-то по пути. Одна из особо броских линий образует зигзагообразную черту (типично экспрессионистский прием!), динамично пересекающую лист по диагонали.

Таким образом, Чапек предлагает зрителю не только страшную картину современной действительности, но и своего рода линейную фугу, графический гротеск, не лишенный причудливой прелести. И в этом был весь Чапек с его серьезным, глубоким взглядом на жизнь и одновременно умением с иронией подметить в драматическом нечто парадоксальное и гротескное.

Йозеф Чапек.

Проститутка (Чудовище). 1919.

Из альбома «Восемь линогравюр» 9,1 × 11,7