Человек в искусстве экспрессионизма

В конце 60-70-х годов интерес к «Амаравелле» начал возрождаться и окреп в 80-х: тогда прошел ряд выставок как отдельных членов группы, так и всего объединения, стали появляться статьи в журналах («Техника молодежи», «Декоративное искусство», позже – «Дельфис» и др). К этому времени вернулся из ссылки Смирнов-Русецкий, активно включился в выставочную деятельность Черноволенко, новый подъем пережило и творчество Фатеева. На выставках члены «Амаравеллы» выступали под прежним именем и девизом «Художников-космистов», следуя своему Манифесту 1927 года. Их устремления оказались созвучны с тогдашними «космическими годами» страны, хотя оно несло в себе собственное содержание, далекое от официальной пропаганды «покорения космоса». Во всяком случае, в публикациях, посвященных сообществу, были сделаны первые шаги для включения амаравельцев в общий поток искусства 20-30-х годов, лишь в последнее время получившие достойное продолжение. В этой связи назовем главы из книги В. Байдина: «Космический взрыв русского авангарда», типичным представителем которого автор считает Петра Фатеева и «Планетарное сознание», где в широком контексте нашла свое место «Амаравелла», которую автор заслуженно относит к «наиболее ярким проявлениям художественного космизма», считая ее «неотъемлемой частью поставангардного неофициального искусства»⁴⁶.

Но вернемся к творчеству Фатеева.

Фатеев, несмотря на трудный, властный нрав и свойственную ему избирательность в контактах с людьми, обернувшуюся в старости нелюдимостью, был в годы создания и короткого расцвета «Амаравеллы» активно включен в художественную жизнь, хорошо знал современную французскую живопись, любил раннюю поэзию Маяковского. Стихи Хлебникова он и на склоне лет читал наизусть, а еще прежде посвятил им несколько красивых композиций, выполненных темперой, названных по Хлебникову «Летавы» (1921), где изящество линий, воздушно-скользящие, словно бы летучие, абстрактные структуры фантастических «летав» на редкость адекватно передают поэтическое настроение. (Интересно отметить, что в монографии о Виткации польский искусствовед И. Якимович, говоря об испытанных им русских влияниях и привлекая к рассмотрению не только художников, но и широкий круг философов и литераторов, особенно выделяет Хлебникова.)⁴⁷ Если Виткаций говорил о своем «кандинскизме», то и Фатеев не скрывал подобного увлечения, а в 1961 году написал картину «Памяти Кандинского».

В его ранних работах встречаются самые разные мотивы – от вышеназванных городских пейзажей или навеянных настроением войны мрачных композиций «Извозчик с гробами» (1914) или «Безумцы, опомнитесь!» (1917) до первых фантастических картин, посвященных доисторическому прошлому Земли или видам воображаемых планет. Таковы причудливый пейзаж «Заросли с голубой водой» (1914) с неведомыми растениями или «Ящер», словно только что родившийся из какой-то первичной материи, подобно тому как из нее возникают земля, небо, скалы. Художник словно ищет способы вырваться за пределы обыденной реальности в «иной видимый мир», как называл его Виткаций, приблизиться к нему и приблизить зрителя.

В 1917 году Фатеев пишет статью (она осталась ненапечатанной), посвященную супрематизму, в которой читаем: «Новая музыка, поэзия, философия, последние по времени течения живописи: кубизм, супрематизм, индийские йоги, теософия, последние данные науки, все проходит под знаком того, что может быть названо Новым Космическим сознанием <…> Зарождается Новая Религия в тех же недрах, которые явятся синтезом всех знаний и чувств Нового Человека в Новом Мире, начало созидания которого положила Великая Русская Революция и которое продолжит и завершит Революция Мировая»⁴⁸.

В. Байдин видит в этих словах «духовное кредо чуть ли не всего русского авангарда». (Напомним, что и Виткаций вначале считал «попросту несчастным калекой» того, кто не был свидетелем событий русской революции; в обоих случаях отрезвление пришло скоро).

Следующий за «Заратустрой» цикл, задуманный художником, называется «Опыт интуитивного построения иного мира по ассоциациям старого». Это был тот же 1917 год, и о сотворении Нового мира думал и мечтал его приблизить не один Фатеев. Как и многие, он поверил не только в великую миссию революции, но и в то, что именно люди искусства займут важное место в ее деяниях: «Ив грозной буре откровенья / Пройдет эпохи новый век. / Нам, Интуитам – продвиженья / Стать суждено водоразделом рек»⁴⁹. В своих записях, посвященных этому новому старту, художник пишет: «В картинах, наиболее ярко выражающих этот период моего творчества, можно заметить полную враждебность к видимой реальности живых существ старого мира». И еще раз подчеркивает – «враждебность и чуждость»⁵⁰. Типичная черта, восходящая к поэтике экспрессионизма, соединенная с утопической мечтой о грядущем Новом мире.