Вместе с драмами Виткация на польскую сцену 1920-х годов должны были ворваться цвет и цветовой свет. Настаивая на «нереалистическом» исполнении, драматург большие надежды связывал с «нереалистической» (даже «сверх»– или «гипер»-реалистической) выразительностью экспрессивного пучка света или цветового пятна. К примеру: «На столике – очень яркая электрическая лампа заливает все ослепительным светом. В углу – белая печь, в ней – красный огонь. /…/ За оконцем – ослепительная кровавая вспышка». Или: «Посреди сцены холм. /…/ Вокруг островки ярко-желтых цветов. В холм вбит столб бордового (вишневого) цвета. На столбе огромный восьмигранный фонарь зеленого стекла. /…/ Слева – кровавая полоса заходящего солнца. Небо затянуто фиолетовыми тучами фантастической формы». В зависимости от смены ситуации на сцене по велению постановщика должны были вспыхивать справа или слева – слепящим прожектором – алые, оранжевые, голубые, зеленые огни. Эти остро-контрастные, пылающие, «фовистские» образы и краски Виткевич компоновал сам, режиссируя в авторских ремарках цветовую и световую партитуру. (Он же активно впервые применил в сценической постановке фото- и кинопроекцию). Его собственная ремарка «Декорации /должны быть/ неслыханно фантастичны!» дополнена его же информацией: «Прямо-таки адский проект декораций сделал для этой пьесы /«Безумец и Монахиня». –
Его последняя, наиболее любимая польской сценой, «научная пьеса с куплетами» «Сапожники» производит расчет сразу со всеми существующими формами и разновидностями пародий на власть – со стороны «верхов» и с некоторыми видами страхов и «социальных фобий» – со стороны «низов». В ней, кроме четырех сапожников (Главного и Подмастерий), действуют и такие, вновь скрывшиеся под «многозначащими» именами фигуры, как Княгиня Разблудницкая-Подберезская, Гипер-Работяга – «в рубахе и картузе. Выбрит, широкоскул. В руках колоссальный медный термос», и Прокурор Скурви. К этому трудно что-либо добавить.
Драма «Сапожники» была уже завершена автором в 1927 году, но в 1934-м он еще раз к ней возвращался, поэтому значится она под двумя датами.
Польская критика не раз окружала Виткевича-драматурга ореолом исключительной одинокости в искусстве, и это неудивительно: предшественников надо разыскивать, с последователями тоже не очень легко, тем более что те, кого прочат в последователи (Витольд Гомбрович или Станислав Мрожек), не спешат с признанием. Между тем связи их и даже «наследование» – несомненны. Впрочем, это уже совсем другая история.
1 Анализ сценической истории пьес Виткевича не входит в задачу данной статьи. Интересующихся отсылаю к специально посвященной этой теме главе в книге А. Б. Базилевского, ученого, отдавшего не одно десятилетие своей жизни изучению польской литературы. «Виткевич: повесть о вечном безвременье». М., 2000.
2 Stanislaw Ignacy Witkiewicz. Dramaty. W. 1971 (Wst^p: Konstanty Puzyna. Na przel^czach absurdu). Так как некоторые драмы Виткевича опубликованы на русском языке, мы пользуемся этими переводами.
3 Станислав Игнаций Виткевич. Дюбал Вахазар. М., 1999. С. 23.
4 Указ. соч. С. 66.
5
6 Цит. по:
7 Станислав Игнаций Виткевич. Дюбал Вахазар. М., 1999. С. 170.
8 Указ. соч. С. 143.
9
1 °Cтанислав Игнаций Виткевич. Дюбал Вахазар. М., 1999. С. 146.
11 Станислав Игнаций Виткевич. Дюбал Вахазар. М., 1999. С. 224.
12 Указ. соч. С. 225.
13 Там же.
14 Станислав Игнаций Виткевич. Метафизика двуглавого теленка. М., 2001. С. 52.
15
16
17
18 Виткевич никогда не отказывал себе в удовольствии спародировать модель широко известной драмы (в данном случае это может быть в равной степени и шекспировская трагедия и мещанская адюльтерная мелодрама).
19 Станислав Игнаций Виткевич. Дюбал Вахазар. М., 1999. С. 168.
20 Указ. соч. С. 172.
21
22 Станислав Игнаций Виткевич. Дюбал Вахазар. М., 1999. С. ш.
23 Цит. по: Станислав Игнаций Виткевич. Дюбал Вахазар. М., 1999.
24
25
Эдвард Мунк. Человек – мир экспрессии
КСЕНИЯ НЕКРАСОВА