Человек из раньшего времени

– Она сказала, что ее сын не таков, чтобы быть преданным делу террора. Она сказала, что для такого утверждения достаточно хорошо знает его и его повадки, и что сама непременно бы от него отреклась, будь он хоть сколько-нибудь причастен к покушению.

– И что же Вы полагаете?

– А я полагаю, что она его вовсе не знает, коли так говорит. А ближе всего к истине слова его самого, сказанные им в тюремной камере, о том, что мы с ним – он да я – вроде как соперники на дуэли. Один выстрелил – и промахнулся. Теперь очередь за вторым, и не только не по правилам, но и гнусно и глупо просить его о снисхождении. В этом – слова истинного революционера, который априори готов к смерти, ежели она следует за его идеей, проистекает из нее и является оборотной стороной медали. А потому не хочет он никакого моего снисхождения, и будет казнен…

– Но…

Император жестом оборвал Лизу и продолжил.

– Что же касается Вас, то я не вижу поводов принимать какое-то иное решение в отношении Вашего жениха. Однако, я слишком уважаю Вашего отца, которого Вы и без того ставите в неловкое положение подобными прошениями, чтобы обречь его на страдание при виде убивающейся дочери – и потому совсем проигнорировать Ваши доводы не могу. А потому принимаю соломоново решение – казнь Бубецкому будет заменена. Но пощады не будет. Пожизненное заключение в Петропавловской крепости. Вы сможете навещать его после первого года заключения. У меня все, благодарю, сударыня… Какие-нибудь вопросы?

Лиза молча встала, поклонилась государю и поплелась к выходу, не помня себя. Что она должна была сказать сейчас? Прокричать, что это еще хуже смерти? Что пожизненное страдание тяжелее белого ремня? И тем самым сократить жизнь любимого человека? Конечно, нет. Но и иезуитство Его Императорского Величества не знало границ – так зло пошутить с ней, так растоптать чувства влюбленных, так бесчеловечно отреагировать на крик души может только человек, которому чувства неведомы.

Она плелась по сырым дорогам пасмурного города и задавала себе один только вопрос – если верно, что этот человек, с кем она только что встречалась, есть посланник Бога на земле, то неужто сам Бог носитель такой жестокости? Неужто Бог заповедал ему такое поведение?..

За время, прошедшее с ареста Ивана Андреевича, вымоталась она настолько, что казалось нет больше сил жить. Была еще последняя надежда на императора – но и она минуту назад рухнула как карточный домик. Не мужество, нет, совсем не мужество, а жизненная усталость говорит в тех, кто решает оборвать свою жизнь на самом, казалось бы, ее взлете.

На извозчике добралась она до обводного канала. Дождалась, пока набережная совсем опустеет, а после встала на краю моста и, раскинув как птица руки, порхнула в ледяную воду – так, словно надеялась найти успокоение души своей на дне, за толстым слоем оттаявшей реки, будто есть там что-то, чего нет здесь, на жестокой и холодной земле, будто есть там спасение, будто есть там тайна…

…Дело было кончено так же скоро, как и началось – в один день. В один день вся жизнь промелькнула перед глазами Александра Ульянова и его товарищей, повешенных в Шлиссельбургской крепости, не взирая на стенания их матерей у ног глумившегося императора. В тот же день объявили о замене приговора Бубецкому. И в тот же день узнал он о смерти самого родного и близкого человека на земле, осознал всю бессмысленность помилования, и от горя замолчал на долгие годы, хороня в себе идеалы революции и человечности. В дневнике своем он запишет в тот день мудрую, но безжизненную латинскую фразу: «Sic transit Gloria mundi».

Надвигавшееся на Санкт-Петербург лето 1887 года будет холодным, серым и пасмурным – темная пелена смога окутает город, заключив в стальные объятия его и его жителей, среди которых будет вечный узник Петропавловской крепости князь Иван Андреевич Бубецкой.

Конец первой части

Часть вторая. «Postea»

Глава седьмая. «Февраль 1917го»

Свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как… ну, как движение аэро и его скорость: скорость аэро = 0, и он не движется; свобода человека = 0, и он не совершает преступлений. Это ясно. Единственное средство избавить человека от преступлений – это избавить его от свободы.

Е.И. Замятин, русский писатель