Человек из раньшего времени

– Я о другом. Ты знала о его подпольной деятельности?

Глаза княгини нервно забегали.

– О чем ты? О какой деятельности?

– Знала или нет?! – муж повысил голос. Она оробела и смертельно побледнев, уставилась на супруга. По глазам стало понятно, что она не впервые слышит об этом, а равно – что ей есть что скрывать в этом отношении.

– Знала, – полушепотом ответила она, не сводя глаз с князя.

– А знала ли ты о том, что он участвует в подготовке покушения на государя императора?

Она молчала.

– Значит, знала. А почему промолчала? Почему никому не рассказала?

– Я не могла…

– Понятно, если ты говоришь об откровениях со мной, твоим мужем. Но почему ты не рассказал полиции? Лорис-Меликову в конце концов? Тогда, на балу! Понимаешь ли ты, насколько это серьезно? Понимаешь ли, что из-за твоего молчания тебя могут обвинить в пособничестве террористам?

– Да.

– Да?! – муж негодовал. – А понимаешь, что последствия этого могут быть куда серьезнее, чем ежели я выгоню тебя из дома? И коснуться они могут не только тебя, но и меня?! Ты своей гнусной интрижкой поставила нас обоих в такое положение, что врагу не пожелаешь! Понимаешь ли ты это?!

В комнате, где они разговаривали, повисло напряженное молчание. Прервать его решилась Мария Андреевна.

– Что я должна делать? – тихо спросила она.

– Завтра же отправишься на прием к Путиловскому и официально, под протокол, расскажешь ему все, что тебе известно об этом человеке и его деятельности. Я обо всем договорился. Ваш разговор останется в тайне, и не выйдет за пределы его кабинета. Во всяком случае, твоя и моя честь будут спасены. Но учти – если ты утаишь что-нибудь и промолчишь и на этот раз, пощады не будет ни от меня, ни от государя!

Сказанное означало для Марии Андреевны одно – что на отношениях с бывшим любовником можно поставить крест, после таких обвинений он все одно что живой труп, и возврата к прошлому не будет не только п ментальным, но и по физическим причинам. А значит, скрывать больше нечего, и самое время привести в жизнь данную ему когда-то угрозу, рассказав все полиции. Всю ночь она не спала и утешала себя тем, что в том, что произойдет, виноват будет сам Пьер – скрываться при таких обстоятельствах было явно не лучшим решением, и выбора у нее теперь, благодаря его демаршу, не остается решительно никакого.

Дальше все было как по писаному сценарию, драматургом которого был злой гений, Ангел Смерти – аресты последовали как гром среди ясного неба. В течение одного дня арестовали Ульянова, Пилсудского, Лукашевича, Говорухина, Генералова, Андреюшкина… Только к вечеру пришли за Иваном Андреевичем. Все поняв и ни на минуту не выказав сомнения или робости, последовал Бубецкой за своими провожатыми. Да пожалуй все арестованные вели себя подобно ему – все выказывали недюжинное хладнокровие и терпение, и повергали тем самым в шок своих охранников. Шевельнулось что-то даже внутри видавшего виды Путиловского, лично присутствовавшего при каждом аресте. Он спрашивал себя- откуда в этих молодых еще людях столько храбрости, столько решимости и упорства, столько внутренней духовной мощи? И в корне не соглашался со своим заместителем, называвшим виденное проявлением юношеской глупости и ребячества, плохим пониманием реалий – о нет, на то эти картины были не похожи! Ответ он находил в решительности молодости. Он почему-то вспомнил героев Великой французской революции – не перешагнули рубежа 35-летия ни Робеспьер, ни Дантон, ни Демулен, ни Сен-Жюст. Молодость – залог успеха героев. Молодость – их приговор.

В доме Светлицких арест Ивана Андреевича произвел эффект разорвавшейся бомбы. Лиза впала в такую истерику, которой ее родители не видели отродясь; Катерина Ивановна ходила из угла в угол и охала, сокрушаясь своей ошибки в определении истинного лица Бубецкого; а Дмитрий Афанасьевич старался не появляться дома, но и на службе не находил себе места, опасаясь вскрытия планов женитьбы Лизы и Ивана Андреевича и вытекающих отсюда для него малоприятных последствий.

В один из дней Лиза спустилась из своей комнаты белее снега и села за стол, когда все завтракали. Лицо ее было печально, но сегодня на нем читалась некая решимость, готовность к бою и стремительное желание сделать первый бросок на врага. Заранее опасаясь того, что она скажет, родители не решались заговорить с ней, но молчанию не суждено было длиться вечно.

– Надо отправляться к государю, – отрезала она без прелюдий. Ложка выпала из рук Катерины Ивановны. И без того старавшийся не шуметь отец стал пить чай еще тише.

– Зачем? – спросил он.

– Ходатайствовать за Ваню.

– И к чему, как ты полагаешь, это приведет?

– Государь может его помиловать, отправить в каторжные работы. Или в военную службу.

– Что ж в этом хорошего?

– Все ж лучше смертной казни, которая, как ты понимаешь, явственно ему грозит сейчас.

– А он, как ты считаешь, ее не заслуживает? – надрывным голосом прокричала мать. Лиза смерила ее холодным и жестоким взглядом, и заставила тем самым замолчать.

– Кто же должен, по-твоему, это сделать?

– Ты.