Человек из раньшего времени

– Побойся Бога, вспомни о моей службе. Ведь стоит мне появиться на приеме у государя императора с такой просьбой, как на моей карьере можно будет ставить крест. Пожалей меня, дай мне закончить службу, ведь от этого зависит и твое будущее тоже…

– Мое будущее всецело зависит от одного человека, который сейчас заперт в тюрьме, и ты это знаешь!

– И это не повод запираться в соседнюю камеру! И твоя, и моя жизнь продолжаются, и должны продолжаться хотя бы потому, что если они оборвутся, поверь мне, ему не будет легче. Не для этого он хотел сделать тебя счастливой!..

Слова отца показались ей сейчас как никогда глубокими, участливыми р рассудительными. Она посмотрела на него понимающе и перевела взгляд на мать.

– Тогда ты.

– Ну уж нет! – отрезала Катерина Ивановна, вставая с места. – За террористов просить, за христопродавцев, карбонариев несчастных, эдак вот опускаться – не такова я! Даже дочь родная молить будет, не уступлю…

В голосе ее слышался холод – так обычно говорят врачи, констатируя смертельный диагноз, или прокуроры на процессах – люди, которые не испытывают человеческих чувств, не принимают ничего близко к сердцу и которых поэтому невозможно в чем-либо убедить. Слезы дочери, укоряющий взгляд мужа – ничего не могло сейчас повоздействовать на эту ледяную недалекую женщину. Лиза отвела от нее свой взгляд, не решившись перечить такому упрямству. Помолчав немного, она тихо произнесла: «Тогда пойду я», и удалилась к себе под недоуменные и огорченные взгляды родителей.

Тем временем вовсю шло следствие. Благо, материалов для него собрано было достаточно, и в какие-то считанные недели суд, проведенный в закрытом режиме, и напоминавший в целом как все политические суды того времени прокрустово ложе, вынес суровый и однозначный приговор. Смерть.

Накануне заседания любимый учитель – Анатолий Федорович Кони – в бытность свою прокурором судебного присутствия, получил разрешение и посетил своего ученика Бубецкого в Шлиссельбургской крепости. К удивлению Анатолия Федоровича, пришедшего, чтобы напутствовать Ивана Андреевича, на лице последнего не было ни капли отчаяния, горя, или тоски. Глаза его все так же горели, только блеск у них на сей раз был нездоровый – таким блеском блестят глаза горячечного больного или агонизирующего покойника.

– Я пришел сказать Вам следующее. Судить Вас вскоре будут, но особым присутствием, и потому ни я, ни мои товарищи доступа к суду, к несчастью не имеем. Да и не могу я, Вам это известно, с недавних пор компрометировать собою правосудие по политическим делам… А потому встреча наша, вероятнее всего, окажется последней. Одно скажу – я восхищен. Нет, не Вашим поступком. Но Вашим упорством и мужеством. Я, признаться, ожидал от Вас чего-то подобного… И потому, пребывая все еще в том восхищении, которое Вы всегда вызывали во мне как потомок княжеского рода, как талантливый студент и ученый, а теперь еще и как политик, скажу Вам – не сдавайтесь до последнего. Держитесь и будьте мужественны. Придет еще время, когда Россия вспомнит и по достоинству оценит Ваши усилия!..

Глава канцелярии по приему прошений на Высочайшее имя Андрей Анатольевич Каменецкий в парадном виц-мундире стоял в приемной и инструктировал просителей

– Ваши обращения рассмотрены Его Императорским Величеством и Вы допущены к личной Высочайшей аудиенции. А потому перед началом ее предупреждаю всех и каждого – время аудиенции не более пяти минут на человека, после чего следует покинуть присутственное место. Излагать суть проблемы кратко и доступно, с просьбой относительно конкретного дела, сформулированной предельно четко. Ответа от Его Величества не дожидаться. Голоса не повышать, во всем соблюдать этикет и приличия…

Лиза не слышала ни слова из того, что бормотал этот неприятный прилизанный человек «в футляре». Она даже не общалась с просительницами – теми, что были сегодня с ней, со своими товарищами по несчастью – так взволнована и одновременно огорчена она была. Разобрала лишь когда прокричали ее имя «Княгиня Светлицкая!»

Когда она вошла в кабинет, император стоял у окна. Она впервые видела его – огромный, нечеловеческого роста, грузный, с выразительным лицом, окаймленным бородой, стоял этот лысоватый человек в военной форме и своим нежно-голубым, но неотрывным и властным взглядом словно бы пронизывал людей насквозь.

– Ваше Величество, – бледная как смерть, Лиза сделала реверанс.

– Прошу Вас, княгиня.

Император пригласил ее сесть за стол, сам занял место напротив, и начал свою речь. Она подумала, что это даже хорошо, поскольку сама была не в силах произнести ни слова.

– Я изучил Ваше прошение, княгиня. Признаться, удовлетворять его не вижу никаких оснований. Прежде Вас здесь была старушка – Вы, возможно, видели ее в приемной, – вдова симбирского уездного чиновника по гимназиям. Она приходила просить за товарища человека, о котором просите Вы. Это ее сын. И знаете, какой аргумент она мне привела в качестве основания своего обращения?

Лиза замотала головой.