Чаща

Повернувшись, Джимми Сью указала направление.

(14)

Не раздумывая, я снял с шеи Кэти цепочку Лулы и положил себе в карман. Когда мы встретимся, я собирался с улыбкой отдать ее Луле, как говорится, под звуки фанфар. Наше воссоединение представлялось мне на разный манер, но всегда счастливым, так чтобы мы вместе, радостные, возвращались домой. Оставалось надеяться, что я не ошибался. Лула во многих отношениях была странной, но в душе я рассчитывал, что она осталась той девочкой, которая, глядя в небо, называла звезды своим именем.

Решено было оставить меня, Джимми Сью и Спота на фактории, чтобы похоронить Кэти и остальных, пока Коротыш, Юстас и шериф Уинтон отправятся в погоню за Жирдяем. План не пришелся мне по душе, и сама мысль о расставании с Коротышом и Юстасом, чтобы те поступали, как им вздумается, мне никогда не нравилась. Тот кусочек земли в моем кармане был, если можно так выразиться, меньшим куском пирога по сравнению с возможной наградой за головы преступников, и, ради быстрой наживы, они могли бросить нашу совместную затею. Я все еще не принял их в свой лагерь в полной мере и, похоже, они чувствовали то же самое.

Прежде чем отбыть, шериф оглядел мертвецов – возможно, рассчитывая кого-нибудь опознать, – но поскольку при нем не было ни рисованных портретов, ни фото, а от застреленных мало что осталось, то и опознавать было некого.

Впрочем, уже внутри фактории выяснилось, что бармен ему знаком и даже побывал за решеткой, хотя каких-то новых бумаг на него шериф не получал, так что про награду речь здесь не шла. Подстреленный мною и обглоданный Боровом тоже вряд ли годился для опознания. Пока мы снаружи занимались Кэти, Боров улучил момент посмаковать мягкие ткани лица. Уинтон попытался было образумить Борова, но тот полностью его игнорировал. Тогда Джимми Сью отважилась почесать Борова за ушами, чтобы как-то отвлечь, а мы с Уинтоном ухватили убитого за ноги и вытащили на середину комнаты, поставив возле него лампу.

– Приятель мог запросто быть моим сыном, и сейчас я все равно его не узнал бы, – сказал Уинтон.

После осмотра мы разделились: те, кто отправлялся за Жирдяем, взяли из загона свежих коней, оставили мула и вьючную лошадь и исчезли в ночи. Как я уже успел заметить, идея о расставании не нравилась мне в принципе, но скажу так же прямо, как то, что утром встанет солнце: я был полностью вымотан и вроде как не в себе, так что рад был остаться. В ушах у меня по-прежнему звенело, и мертвецы еще двигались у меня в голове. Как наяву, повторялась картина с застреленным мною и теми парнями на крыльце, которых залп четвертого калибра превратил в кровавое месиво.

Мы вернулись в факторию и позаботились вновь разжечь лампы. Готов поклясться: когда дверь после выстрела слетела с петель, порыв ветра потушил внутри пару ламп, а нам нужно было побольше света. Дальше мы стали прибираться, чтобы похоронить то, что осталось от парней и Кэти, по-христиански. Вместе со всевозможным добром в чертовой кладовке нашлись несколько лопат, и когда мы опустили Кэти в могилу, я сказал над ней несколько слов, вроде тех, что мой дед произнес над могилой Ма и Па. Потом бок о бок мы похоронили бармена и наполовину съеденное тело парня, которого я подстрелил. С остальными пришлось помучиться. Мы по кусочку соскребли тут и там, гадая, где останки людей, а где звериные шкурки, что висели по стене.

В итоге все, что смогли, собрали в небольшой бочонок, который и похоронили. Признаюсь, тут мне не слишком хотелось произносить речь, но я все же решил это сделать. Ведь даже худшие из нас заслуживают пары добрых слов. И я вспомнил, как они, наверное, любили матерей или, скажем, собак, а может быть, даже верили в Иисуса. Я закончил словами: «Прах к праху и все такое…», после чего мы вернулись к своим делам. Правда, мне показалось, что несмотря на мои добрые, но не очень искренние слова, вся их компания отправилась прямиком в ад.