Чаща

– Ну и веди себя как положено.

Я не нашелся, что на это ответить. Она была точно бутылка с шипучим, которую потрясли и откупорили, и, пока бутылка не опустеет, она все равно не заткнулась бы.

Когда мы забрались в седла, Джимми Сью залезла в седельную сумку и вытащила пару печенек. Одно протянула мне со словами:

– Прежде, чем кусать, пусть во рту немного размокнет. А то зубы сломаешь. Их печет одна тетка в кафе.

– То же печенье, которым шериф зашиб Харлиса?

– Ну да, – сказала она. – Может, даже из одной корзинки. Утром меня Уинтон угостил.

И мы тронулись в путь по тропинке, в направлении, указанном Джимми Сью, рассасывая свои печенья. Все, чего я добился, только чтобы печенье расслоилось, и тонкий ломтик еще долго торчал у меня во рту, как бритвенное лезвие, пока не размок настолько, чтобы его проглотить.

(10)

Утро было жарким, как бешеная собака в фуфайке. Мое седло изводило меня, вызывая желание зажать причиндалы в кулак, чтобы не натереть их еще сильнее. Около полудня мы сделали остановку, чтобы дать лошадям остыть и перекусить тем самым бисквитом, что жуется целый час, а потом болтается в желудке, заставляя думать, что ты объелся кирпичей.

Когда мы прикинули, что лошади достаточно отдохнули и набили животы зерном, мы повели их к маленькому ручью напиться, но не слишком, так чтобы животы не раздуло от того самого зерна. И вот, когда мы уже поднимались по склону, ведя лошадей в поводу, до наших ушей донеслась отчаянная божба, где имя Господа слишком часто упоминается всуе. Потом на пригорке, со стороны, откуда мы приехали, возник чернокожий малый верхом на большом муле. Он скакал во весь опор, раскачиваясь, как очумелый маятник, что и вызывало поток ругани. Я мгновенно узнал его по светлому пятну на лбу. Тот самый тюремный уборщик, Спот.

Увидев нас, он замахал рукой. Когда приблизился, остановился и сполз с мула, который не был оседлан, так что поездка выдалась не из легких.

– Я ищу шерифа, – сказал он.

– Они проехали вперед, – сказала Джимми Сью. – Чего ты всполошился?

– Да из-за Харлиса.

– Кто-то опять угодил в него печеньем?

– Тут дело куда хуже, – сказал Спот. – Теперь ему брюхо прострелили.

– Ну и ну, – сказала Джимми Сью.

– Та чертова шлюха, – сказал Спот. – Без обид, леди.

– Ладно, переживу, – сказала Джимми Сью. – Продолжай.

– Я, значит, зашел в тюрьму забрать горшок, вот и пришлось камеру открывать, а Харлис явился с револьвером и ключами, ну и открыл. Вот я и зашел. Только успел выйти, как явилась та шлюха, Кэти звать, вся лыбится и говорит, мол, пришла с кузеном повидаться. А тот и говорит: давай, Кэти, заходи повидаться. А то мне и поболтать не с кем. Может, он как по-другому сказал, я не особо прислушивался, но вроде как слова такие. Я горшок-то у двери поставил и дальше убираю, а та Кэти достала из сумки пистолетик и говорит, вроде, не запирай. Выпустишь его или сделаю дырку в брюхе. Смекаю, удирать надо, глянул на заднюю дверь – прикинуть, значит, успею, если припуститься. Она мне пистолетом махнула, мол, давай сюда, ниггер. Понятно, она мне, вот я пошел и встал, где велено. А Харлис дверь успел закрыть и говорит, хрен вам открою, тут она и выстрелила.

– О нет, – сказал я.

– Как ему в живот угодило, сел он на пол, спиной к клетке, и обделался. Вроде живой, но, видно, ему не сладко. Стонет и страшно так корчится. А Кэти, значит, в меня нацелилась и говорит: «Хочешь пулю, ниггер?» То есть это она мне…

– Мы поняли, – сказала Джимми Сью.

– …а я отвечаю, спасибо, не надо. Тогда, говорит, бери ключи и выпусти его. Я схватил ключи быстрее, чем будь там вместо них золотой. Открыл камеру и выпустил его. Он вышел, ухмыльнулся и говорит: «Тащи сюда тот ночной горшок» – и я принес. Он взял и нахлобучил Харлису на голову, и ну давить, чтобы налез глубже. Харлис заорал и давай вырываться, да куда там. Горшок был широченный, шериф любит поудобнее уместить свою задницу, и накрыл Харлисову голову целиком, правда по ходу треснул. Прямо ад кромешный. На ту пору Харлис уже кровью истек, огонек ему задули, остались, как говорится, одни угли. И что его доконало – пуля в живот или в содержимом горшка захлебнулся, да одно другого стоило. Вот тут я понял: буду следующий, если не сбегу, и припустил, будто кролик, к задней двери, так что прямо снес ее с петель и вылетел с ней наружу. Мимо вжикнула пуля, как на свидание в город спешила, и по ходу поцеловала меня в ухо. Махнул я через заборчик, люди, гляжу, повылазили из домов, да к тюрьме никто не спешит. А там, смотрю, толстяк этот и тетка верхом – она уж и лошадей оседланных держала, значит, наготове – во весь опор понеслись по улице. А у Жирдяя в руке ружье, значит, из конторы, ну и поминай как звали.

– И как же ты их обогнал? – спросила Джимми Сью.

– Так они не сюда ехали, – сказал Спот.

– Выходит, Коротыша надули, – сказал я.