– Ай-ой, ой-ё-ёй, – подвывал череп первого привратника Плюгавой башни. – Сто зе это такое, дазе ф смегти покоя нет.
– Язык прищемил? – ядовито уточнил Синдибум.
– Посути мне есё, – заголосила реликвия.
Из-под стойки выглянул Голун.
– Совсем спасу нет, – пожаловался он.
– Чего тут приключилось-то? – проворчал Арий.
Хозяин покосился на череп, шмыгнув носом.
– Уморил меня окаянный. Весь день вчера жаловался, ни на минуту не затыкаясь. Я уж и просил, и требовал, и угрожал, а он ни в какую, – Голун сбился до шёпота. – Так меня вымотал, что я лавку в полувечер забыл закрыть. Тогда уж мы совсем поругались. Я обозлился и приложил его гаечным ключом.
– Поделом, – привалившись к стойке, выдавил Синдибум.
– Злыстно время, – совсем расстроился хозяин. – Зуб этому ворчуну выбил. Вот теперь шепелявит да пришепётывает.
– Ну и пусть.
– Так трепаться-то не перестал! Бубнит да бубнит! Только теперь непонятно ничего. Кому он такой нужен. Одна радость, ключ продал.
– Как? – подскочил Арий.
– Я же лучший в башне продавец, – подбоченился Голун.
– Из худших.
– Кто-то же должен работать, пока ты шляешься неизвестно где!
Синдибум закрыл лицо руками. Как день начнётся, так и продолжится. Мало горшка было, теперь ещё и ключ искать. Он сам не заметил, как проговорился вслух.
– А чего его искать? – не понял хозяин. – Изобретательнице нашей, Агриппине, он всяко нужнее.
Арий только рукой махнул. Сдвинул Голуна плечом и протиснулся в чулан. Нашёл мешок гнилого топинамбура и сунул туда приоткрытую коробку с клыкастыми жабами. А чтобы не разбежались, да мухи не разлетелись, завязал верёвкой.
– Я тебе ещё один выходной дам, – посулил хозяин из-за стойки. – Только унеси этот проклятый череп подальше. Иначе́ я с ума сойду.
Синдибум пожал плечами. Идти никуда не хотелось, но оставаться в лавке и весь день улыбаться покупателям намного хуже. А тут ещё одна реликвия сама лезет в руки. Своя жизнь развалилась, так хоть бабушку порадовать.
– Хорошо, – сказал он, проскользнув мимо Голуна. – Унесу так далеко, что и не сыщешь никогда.
– Вот и ладушки, иди по добру, по здорову, – утешился хозяин. – Но завтра, чтобы не опаздывал!
Арий наклонился над полкой и, ухватив за макушку, поднял череп. Вместо одного из передних зубов, зияла дыра. В пустых глазах пробегали огненные искры, а челюсть так и скакала, выплёвывая бессмысленные фразы.
– Худа соблался? Снесёт он, сто не сысесь! Ис ты, несун, насёлся. Да меня, Лазиля Седлого, есё нихто ни худа протиф моей фоли не сносил.
– Разиль? – переспросил Синдибум. – Ещё и Щедрый. Ты наверно был знаменитым три тысячи лет назад?
Он вышел из лавки, оглядываясь по сторонам. Если бы не скрижаль, швырнул бы давно умершего болтуна с балкона, пусть себе в лесу кикиморам басни рассказывает или рассыплется на миллион осколков, треснувшись об какой-нибудь замшелый камень.
– Да ус, попрослафленней фсяких лазных…
– Какая разница? – перебил Арий. – Всё равно тебя никто не помнит. Видать, ты не те линии судьбы выбирал.
Он пошёл вверх по лестнице, с тоской поглядывая на голубое небо. Вот бы налетели чёрные тучи, чтобы у всех перемешалось и перепуталось так, как у него. Настала бы вместо светлого Благого утра, тёмная Злыстная ночь. Пожалели бы они тогда, что не могут больше ходить да от солнца щуриться. Никто не ценит то, что имеет.
– Кто фыбилать не умеет, я? – ревел череп. – Сто бы ты понимал! Я самый лутсый судьбофед.
– Только дохлый, – осклабился Синдибум. – А кто может подтвердить твои успехи? А? Что, все давно со смертью под ручку разбрелись? То-то же! А без доказательств и я могу болтать.
Они припирались всю дорогу. Костеря, на чём свет стоит, Разиля Щедрого, Арий чувствовал себя немного лучше. Хотя бы реже вспоминал о Маре.
Бабушка с утра затеяла пирожки, и запах свежей выпечки уже расползся по всему ярусу башни, собираясь слюной во рту. Требовательно заурчал живот, и Синдибум сразу же вспомнил, насколько голоден.
– Я тут кое-что принёс! – крикнул он от дверей, выставляя перед собой болтливый череп.
– Шустро справляешься, – взглянув через плечо, похвалила отставная волшебница и вытянула противень из печки. – Я вот тоже решила тебя порадовать. С капустой, твои любимые!
Бросив реликвию на стол, Арий подкрался сзади, и, просунув руку, стянул один пирожок. Перекидывая его из ладони в ладонь, уж больно горячий, Синдибум откусил край и, обжигая рот, пережевал.
Череп настороженно осматривался, сверкая глазами.
– Час от часу не легсе, – пробормотал он.
Бабушка обернулась и, оставив противень остывать, подошла поближе.
– Кто его так отделал? – удивилась она. – Ты, что ли, злодей доморощенный?
Арий чуть не подавился, забубнив:
– Делать мне больше нечего.
Отставная волшебница зажевала губу. Вытерла руки об передник и провела пальцем по лбу черепа. Так что в стороны брызнули зелёные искры.
– Поосторознее, – насупился Разиль Щедрый. – Я думаюсее сусестфо, а не костяска бездусная.
– Дефект придётся исправить, а то он правильных слов сказать не сможет, – определила бабушка.
– Так исправь, – качнул плечами Синдибум, управившись с первым пирожком и подбираясь к противню.