Чародей

– Регент Верхнего царства, вельможа Наджа, будучи членом царского дома Тамоса по браку и следующим по старшинству наследником, взошел на оставленный покойным фараоном трон. Он очищает землю под своим родовым именем Кьяфан, он вступает в вечность под именем Наджи, весь мир содрогается от страха от величия фараона Наджи-Кьяфана.

Скорбные стенания об усопшем фараоне и здравицы в честь нового наполнили зал. Минтака побелела как мел под густым макияжем, а ее глазам не требовалась подводка из угля, чтобы казаться большими и горестными. Свет буквально померк перед ее очами, она едва не упала с трона. Даже зная о замыслах погубить Нефера, царевна убедила себя, что этого не случится. Ей удалось заставить себя поверить, что даже без ее предупреждения Нефер, при помощи Таиты, сумеет каким-то образом вырваться из сплетенной Наджей и Троком паутины.

Трок наблюдал за ней с ехидной улыбкой торжества, и Минтака знала, что ему приятна ее боль. Но ей было уже все равно. Нефера нет, и вместе с ним для нее исчез смысл сопротивляться и жить дальше. Царевна встала с трона и неуверенной походкой вышла из зала. Она ожидала, что муж окликнет ее и заставит вернуться, но этого не произошло. Среди всеобщего оцепенения и горя лишь немногие заметили ее уход – те, кто знал о ее ужасном горе. Им было известно, что она была некогда помолвлена с покойным фараоном, и не осуждали ее за такое нарушение приличий.

Три дня и три ночи провела Минтака в своих покоях, не принимая пищи, а пила лишь немного разбавленного водой вина. Она приказала всем оставить ее одну, удалила служанок и не впускала никого, даже посланных Троком лекарей.

На четвертый день девушка позвала к себе верховную жрицу храма Хатхор. Они провели вместе все утро, а выходя из дворца, пожилая женщина накрыла голову накидкой в знак скорби.

На следующее утро жрица вернулась с двумя помощницами. Последние принесли большую корзину из пальмовых волокон, поставили ее перед Минтакой, покрыли головы и удалились.

– Уверена ли ты, что хочешь избрать путь богини, дочь моя? – тихо спросила верховная жрица, опустившись перед Минтакой на колени.

– Смысла жить у меня нет, – ответила царевна просто.

Накануне жрица потратила несколько часов, пытаясь отговорить девушку, и теперь предприняла последнюю попытку:

– Ты еще так молода…

Минтака вскинула тонкую руку:

– Матушка, быть может, я прожила немного лет, но за короткое время претерпела больше боли, чем многим выпадает за долгую жизнь.

– Давай помолимся богине, – сказала жрица, склонив голову. Когда Минтака закрыла глаза, женщина продолжила: – Благословенная госпожа, могучая корова небес, покровительница музыки и любви, все видящая, всемогущая, услышь молитву любящих тебя дочерей.

В стоящей перед ними корзине что-то зашевелилось, послышался слабый шелест, какой производит ветерок, колыхающий заросли папируса на реке. Глубоко внутри Минтака ощутила холод и поняла, что это первое прикосновение смерти. Она вслушивалась в молитву, но мысли ее витали вокруг Нефера. Она живо припоминала все проведенные вместе минуты, и в ее воображении он был как живой. Царевна видела его улыбку, его гордую, прямую осанку. Минтака гадала, какой точки достиг возлюбленный на пути в нижний мир, и молилась о благополучном его путешествии. Молилась, чтобы Нефер добрался до зеленых холмов рая, и мечтала скорее воссоединиться с ним там. «Я иду за тобой, сердце мое», – пообещала она ему.

– Твоя возлюбленная дочь Минтака, супруга божественного фараона Трока-Урука, просит тебя о милости, которую ты даруешь тем, кто много претерпел в этом мире. Дозволь ей встретиться с твоим темным посланцем и с его помощью обрести мир на твоем лоне, могучая Хатхор.

Жрица закончила молитву и застыла в ожидании. Следующий шаг Минтаке предстояло сделать самой. Девушка открыла глаза и посмотрела на корзину так, словно видела ее впервые. Медленно протянула она обе руки и подняла крышку. Внутри корзины было темно, но там угадывалось шевеление: что-то большое свивало и развивало кольца, отливало темным на фоне темного, как масло, разлитое на дне глубокого колодца.

Минтака наклонилась, чтобы заглянуть внутрь, и навстречу ей неспешно поднялась чешуйчатая головка. Едва голова появилась на свет, капюшон под ней стал увеличиваться, пока не сделался шириной с женский веер с рисунком из черного и цвета слоновой кости. Глаза блестели, как стеклянные бусинки. Тонкие губы приподнимались в зловещей усмешке, а между ними порхал похожий на перышко черный язычок, пробуя воздух и улавливая запах сидевший напротив девушки.

Добрую сотню долгих ударов сердца девушка и кобра смотрели друг на друга. Сначала змея раскачивалась взад-вперед, как бы собираясь броситься, потом выпрямилась и застыла, как смертельно опасный цветок на длинном стебле.

– Почему она бездействует? – спросила Минтака.

Губы ее находились так близко от головы кобры, словно они собирались обменяться поцелуем.