Чай всегда в четыре

В одну из суббот, когда мы, допив чай, сидели за нашим столом на четверых, я прервал общее молчание, спросив (сам не знаю почему – наверное, просто потому, что давно об этом думал):

– Если бы вы могли прожить заново какой-нибудь один день своей жизни, какой это был бы день? И почему?

Надя сказала:

– Я бы хотела заново прожить то утро, когда мы с папой помогали моему дедушке и Маргарет спасать черепах, которых северо-восточный ветер разметал по берегу. – Она всё объяснила про черепах, про их жизненный цикл, про наши обходы пляжа каждое утро, до того как налетел ураган. – Это было похоже на поиски клада. Итан тоже там был. Помнишь, Итан?

Я кивнул.

– Двое суток мы их держали в ведёрках, накрытых мокрыми водорослями. А потом Маргарет, дедушка Иззи, мой папа, Итан и я – мы все поехали в «Морской мир». Мы с Итаном держали ведёрки между собой на заднем сиденье, а трое взрослых теснились на переднем. Нам было тесно, мокро и необычно, и это было здорово. – Она посмотрела на меня и улыбнулась. – Когда мы все выбрались из машины, даже твоя бабушка рассмеялась. – Я опять кивнул. – Биолог из «Морского мира» взял нас с собой на катере в Саргассово море и разрешил нам самим вытряхнуть черепашек из вёдер в воду. Мы их подвезли – подбросили – и помогли им продолжить этот этап их жизненного цикла. Это был просто чудесный день. Помнишь, Итан?

Я помнил.

Ноа сказал:

– Я бы хотел заново пережить тот день, когда я был шафером на свадьбе в Сенчури-Виллидж. В этих событиях участвовали дедушки и бабушки, всего две пары прародителей: одни мои и по одному – двух других Душ.

Ноа – прирождённый рассказчик. Слушая его, мы все смеялись, даже те двое из нас, кто уже знал подробности. Наде эти подробности раньше не казались смешными, а теперь ей тоже было смешно.

Джулиан, как всегда вежливый, спросил:

– Теперь моя очередь, не так ли?

А Надя сказала:

– Да, просим!

Джулиан взял в руки колоду карт и, тасуя их, начал свой рассказ:

– Если бы я мог прожить заново один день из моей жизни… – Он протянул колоду Ноа. – Сдвинь, пожалуйста.

Ноа сдвинул часть карт, и Джулиан кивнул.

– …то это был бы день, когда наше круизное судно вернулось в Англию, – продолжил он, сдавая карты – по одной, по кругу. – Всё то время, пока мы плыли из Средиземноморья, Гопал, наш фокусник, учил меня играть в покер. – Джулиан посмотрел на стол и убедился, что напротив каждого лежат три карты. Потом, не прерывая рассказ, медленно сдал ещё по одной. – И вот наконец в тот день, когда мы вошли в порт Саутгемптон, в день накануне начала моей учёбы в пансионе… – Джулиан улыбнулся, положил остаток колоды в центр стола и сказал: – Будьте так добры, переверните свои карты.

Мы послушались. У меня, сидевшего слева от Джулиана, оказались четыре двойки, у Ноа, следующего, четыре тройки, у Нади четыре четвёрки.

– И в тот день в Саутгемптонском порту Гопал мне кое-что сказал… – Джулиан перевернул две верхние карты из колоды. Тузы. – В тот день в порту он сказал, что у меня лёгкая рука. – Он перевернул следующие две карты. Ещё два туза. – И вот тот день, когда Гопал сказал, что у меня лёгкая рука, – это и есть тот день, который я хотел бы прожить заново.

Мы зааплодировали.

– Что такое лёгкая рука? – спросил Ноа.

– Для фокусов, – ответил Джулиан, – лёгкая рука значит то же, что для пения широкий диапазон голоса. Без лёгкой руки фокусником не станешь – но, чтобы стать настоящим мастером, одной лёгкой руки недостаточно.

Что-то в Силлингтон-хаузе разрешило мне делать то, чего я никогда раньше не делал. И о чём вообще никогда раньше не думал. Что-то в Силлингтон-хаузе разбудило частицы меня, которые раньше спали. Эти частицы дремали во мне, свернувшись клубочком, и теперь, словно только что вылупившиеся черепашата, медленно разворачивались в тишине и темноте гнезда. Я стал шутить шутки, каких никогда раньше не шутил. Задавать вопросы, которых никогда раньше не задавал. И когда после всех – после Нади, и Ноа, и Джулиана – настал мой черёд рассказывать, какой день я хотел бы прожить заново, я рассказал.

И то, что я сказал, не вызвало никакого смущения или неловкости ни у Душ, ни у меня самого:

– Я хотел бы заново прожить день нашего самого первого чаепития. И знаете что? Я это и делаю, каждую субботу.

4

Миссис Олински сидела и ждала, пока все усядутся. Потом она представилась:

– Меня зовут миссис Олински. Я одна из тех, кому достаются лучшие места на парковке у торгового центра.

Она повернулась к доске и написала большими печатными буквами:

МИССИС ОЛИНСКИ

ПАРАПЛЕГИК

Пока миссис Олински писала слово «параплегик», она одновременно с этим произносила его по слогам:

– Па-ра-пле-гик. Это значит, что у меня па-ра-пле-ги-я – паралич нижних конечностей.

Миссис Олински заранее продумала, что она скажет классу – своему первому шестому классу за десять лет. Она заранее всё записала, перечитала, выучила и практиковалась до тех пор, пока у неё не начало получаться легко и непринуждённо. Голос её был спокоен и твёрд, но руки дрожали, и буква О в слове «Олински» растянулась и изогнулась, как бензиновое пятно.