Бульвар

А Света, терпеливым молчанием и ястребиным взглядом глаз тянула из меня, требовала слова, какие никак я не мог подобрать. Наконец из моих уст раздалось что-то невразумительное, примитивное, с логикой стекольщика, не больше.

— За то, что без тебя я начинаю скучать... Чтобы не исчезала надолго и я всегда знал, где тебя найти... Чтобы не пленило твое сердце усталость и ра­зочарование. И пусть твой крест жизни будет нелег­ким, но никогда не оставлен Богом.

Помолчал, пожал плечами, коротко закончил:

— Все!

Света смотрела на меня тихо и, как мне показа­лось, немного настороженно. Потом потянулась, по­целовала в губы.

Молча выпили.

Теперь на еду Света не нападала. Закусывала пер­сиком. Попросила нарезать дыню. Я ножом нарезал ее на кусочки.

Возникла пауза, которая сильно затянулась, а что­бы что-то сказать — не находилось слов ни у меня, ни у Светы. Те претензии, которые я намеревался предъявить Свете перед ее приходом, как-то отпали сами собой. Да и не мог я этого сейчас сделать: ду­раком бы выглядел, недотепой, примитивным рев­нивцем. Наконец, кто я ей такой? Муж, пусть даже гражданский, жених? Ни то ни другое. Так, случай­ный знакомый, проще — любовник. А при таком раскладе каждый волен быть самим собой, распоряжаться своим временем и пространством по своему усмотрению. И никто никому не указ. Так что какие там претензии, какое выяснение отношений?! Если захочет, сама все расскажет: и где живет, и куда резко на время исчезла?.. А может, даже поведает, откуда: минчанка или приезжая, кто родители? И все остальное... И нечего досаждать своей душе ненужным. Вот она — приятная минута, минута хорошего настроения, радостного желания жить. Так радуйся и живи, не береди сердце разной ерундой. Хотя бы в эту минуту, прижимая к себе дрожащее тело женщины, шепни ласковое, желанное ей: «Я тебя люблю, ты моя единственная радость...» Сделай так, хотя бы в этот момент, и сам поверил это. Ибо кто знает, произойдет ли это завтра? День сегодняшний, час сегодняшний, минута сегодняшняя... И все твое. Все сущее. Все неповторимое. Как неповторимо каждое мгновение жизни. Так живи же! Живи! Живи!!!

Но какое-то необъяснимое самоедство точило меня: радость перекрещивалась с горечью, хорошее с плохим, светлое с темным. Не мог преодолеть в себе что-то непонятное, которое будто щипцами, сжимало мою свободу чувств и возникло, как я понял, не сегодня, а намного раньше. Когда? Я пропустил тот момент...

И, наверное, почувствовав мою неловкость, раздвоенность чувств, Света прижалась ко мне, потерлась щекой о щеку и тихо-тихо, будто кто-то мог подслушать, заговорила:

— Прости, что у меня не получилось тебя предупредить перед отпуском... Все решилось спонтанно, за несколько часов, знакомый моей подруги со своим другом ехали на машине на юг и предложили нам с ними поехать. Мы, конечно, согласились. Почему бы не поплескаться в море? Тем более что я там никогда не была. Да и дорога туда-сюда бесплатная. А перед отъездом я тебе звонила каждые двадцать минут, но твой телефон отвечал только длинными гудками. Прости, что так получилось.

— Где отдыхали? — сухо спросил я.

— В Гурзуфе.

— А жили?

— Мы с подругой снимали квартиру.

— А ваши знакомые?

— Тоже сняли жилье недалеко от нас.

— Все время вместе?

— Да нет. Иногда у них своя компания, у нас своя. Ты что, никогда на юге не был, не знаешь, как там бывает?

— Отдыхал, знаю...

Несколько минут Света помолчала и опять все так же тихо попросила:

— Прости, пожалуйста, — и, прижимаясь еще ближе, почти шепотом проворковала: — Я больше не буду.

Это меня так разозлило, что я чуть не оттолкнул ее. Но сдержался: остался сидеть, как сидел. Только сухо произнес:

— Ты совсем не обязана передо мной ни в чем от­читываться. Я же не твой духовный учитель. И ес­ли разобраться, так вообще никто, просто знако­мый.

— Ну, не совсем знакомый, — мягко заметила Света.

— Пусть не совсем... но все равно — никто.

Я лукавил. Я проституировал. Я хотел услышать ее несогласие, ее слова, которые опровергали бы мои. Я очень хотел.

— Не говори так, никогда не говори. Ну, хотя бы пока можешь не говорить... — отстранившись от меня, попросила Света. — Ты для меня больше, чем кто-нибудь другой. Даже не представляешь, на­сколько больше...

Черт меня возьми, я был рад! Я был вознагражден Светиными словами, которых очень желал, которые были мне до отчаяния необходимы. Но ни движением, ни взглядом я этого не показал, будто услышал то, что должен был услышать, как должное, обычное.

— Ты что? — тронул я Свету за плечо.

Она повернулась ко мне лицом; ее глаза были влажные и какие-то грустные.

Я понял, что перебрал в чем-то, тронул те струны, до которых Света, может, никого не допускала. А мысль о том, что она мастерски исполняет какую-то роль, — у меня даже на мгновение не возникла. Я обнял ее.

— Прости меня. Я что-то не то сказал.

— Нет-нет, все хорошо... все как есть... Мне приятно, что ты немного ревнуешь.

— Правда?! — искренне удивился я.

— Правда, правда, хотя ты старался не показать этого, — распластала меня своими признаниями Света. — Я чувствовала это.