Бульвар

Встретились мы на следующий день. Света позво нила около пятнадцати часов, когда после утренне­го прогона спектакля я уже был дома, и сказала, что в восемнадцать часов будет у меня. Ответил, что в это времч меня репетиция, и дома буду только в десять часов вечера. Света воскликнула: «Ой, как долго ждать!», но, мол, она готова вынести эту муку.

С репетиции я вернулся на час раньше обещанно­го. Принял душ, накрыл стол: помидоры, персики, дыня, докторская колбаса, пикантный сыр, бутылка шампанского и бутылка водки. Все это купил днем, сразу после Светиного звонка.

Оставалось только ждать. Я ждал и — Бог мой! — волновался, как неопытный мальчишка перед сви­данием.

Света явилась ровно в назначенное время. Дол­гий дверной звонок резанул по ушам. Хоть и ждал его, а сердце чуть не выскочило из груди.

Света стояла на пороге загорелая, от чего ее бе­лые волосы, рассыпанные по плечам, казались еще белее, чем раньше. Тонкий, синевато-белый то­пик облегал грудь, такие же синевато-белые джин­сы низко сидели на бедрах. В руках Света держала пять красных роз, которые хорошо дополняли ее не­обыкновенную привлекательность и красоту. Уве­рен: каждый, кто встречал ее на улице, думал толь­ко одно — счастливая!

А меня, когда я увидел Светин букет, резанула мысль, что я оплошал: на моем столе не было цве­тов. Но только на мгновение я расстроился. Ведь уже в следующий момент я любовался женщиной, утопая всем сознанием в ее красоте.

Мне показалось, что мы простояли целую веч­ность друг против друга. Спохватился я от Светино­го голоса, тихого, раскатистого:

— Вы позволите войти?

— Что? — встрепенулся я.

— Можно к вам войти? — с ангельской улыбкой, немного растягивая слова, как маленькому, повто­рила свой вопрос Света.

Я ответил тем же обращением на «вы»:

— Вас ждут. Вас очень давно ждут. Входите и будьте хозяйкой, — и с поклоном пропустил Свету в коридор.

С гордо поднятой головой и шагом настоящей королевы, она прошла мимо меня и, как только закрылись двери, на пол полетели розы, сумочка, и Света повисла у меня на шее.

— Ты мой любимый, ты мой единственный... не знаю, почему, но только ты. Я так соскучилась за полтора месяца разлуки, чуть дождалась нашей встречи. Твой голос... твои руки... Ты мой звук... мой свет... Не оставляй меня, никогда не оставляй, — страстно шептала мне на ухо Света, и ее горячее дыхание проникало даже в мой мозг, обжигало его.

Я одурел от такой страсти: ничего похожего не ожидал, ибо представлял нашу встречу совсем по-другому... Я был пьян. Я ни о чем не мог думать и ни о чем рассуждать, тем более говорить что-то. Я просто был ошарашен такой открытостью.

Подхватив Свету на руки, отнес в комнату, положил на диван. Заметил, что по ее лицу текут слезы.

— Хорошая моя, ты чего? Что же ты себя так мучаешь? Все значительно проще, чем ты думаешь. Нужно просто жить, и все. Просто жить.

И, стоя перед диваном на коленях, целовал ее лицо, ощущая вкус солоноватых слез.

Света обнимала меня и шептала:

— Не оставляй меня... Я одна, совсем одна... И ни­когда не обижай, слышишь, никогда...

— Не оставлю, не оставлю, — в ответ уверяли мой губы. — И обижать не буду, клянусь, не буду, — го­ворил я и целовал, целовал, целовал.

Забыв про все, что хотел высказать перед ее при ходом, всеми своими чувствами растворялся и тонул в ее чувствах, которые, словно река во время весеннего половодья, вырвались из берегов, дав волю своему потоку.

Потом минут пять мы молчали, обнявшись: ни слова, ни движения. Как слились друг с другом. Только дышали — почти спокойно и ровно.

Наконец Света осторожно освободилась из моих объятий, отодвинулась от стены и с этого расстоя­ния глянула на меня все еще влажными глазами. Через несколько мгновений с легкой усмешкой ко­кетливо ойкнула:

— Ой, какой стол! Чего же мы расселись?! Все остынет! — хотя ничего горячего на столе не было.

И в один момент она была на ногах, давала распоряжения:

— Значит, так, в сумке у меня коньяк, возьми розы... Где розы? А, в коридоре... Поставь их в вазу, а мне дай твою, теперь уже мою, любимую рубашку. Я мигом в душ, и будем праздновать встречу.

Синевато-белые джинсы, под которыми не было ни плавок, ни даже бикини, топик, надетый на грудь без бюстгальтера, полетели на пол, и моим глазам открылось Светино тело, покрытое ровным, тонким, светло-кофейного цвета загаром. Даже грудь и бедра, где обычно остаются белые полоски от купаль­ника, были ровно загорелые.

Я подал рубашку, которую Света всегда надевала, и она побежала в душ.

— Розы, розы в вазу! — крикнула она из ванны. — И коньяк на стол.

Я поднял с пола розы, налил в вазу воды и по­ставил на стол. Он сразу стал праздничным. Что-то необъяснимое для души — наличие цветов... Они словно не позволяют опускаться до серости и прими­тивности, безразличия и холода, жестокости и хамс­тва. Их аура чистоты, беззащитности, света возвы­шает, придает благородство.