Я галопом влетел в толпу безлошадных легких кавалеристов, которые удирали, забавно двигая кривыми ногами, сходу заколол пикой одного, а потом, прорываясь через них к реке, еще несколько человек. Бил коротко, потому что доспехов у них не было. Кое-кто додумался даже снять кожаную куртку, хотя день был прохладный. Пока возился с ними, на паром набилось шестьдесят-семьдесят мавров в дорогих доспехах. Еще десятка три поплыли на лодках. За редчайшим исключением, они были без щитов и копий, наверное, выброшенных во время бегства. Если бы нас не разделяла полоса воды, которая быстро расширялась, потому что пассажиры помогали гребцам, мы бы их перебили мигом. Прискакавшие за мной лангобарды выругались от обиды, что такая добыча уплывает, и помчались добивать тех, кто остался на этом берегу Роны, а я вспомнил о луке, с которого так и не снял тетиву. Бил с коня, быстро и не целясь, в толпу. Каждая стрела находила добычу. Возле меня остановились несколько наших пехотинцев, которые радостными криками подтверждали каждое мое попадание. Сперва опустел ближний ко мне край парома. Несколько трупов упало в воду, а остальные лежали на нем в несколько слоев. Затем я выкосил середину и начал добивать дальних. Их осталось мало, человек десять, поэтому появилась возможность уклоняться от стрел. Паром, благодаря еще и течению, удалился от меня метров на триста, и я решил не тратить попусту последние стрелы.
— Представление окончено! — крикнул я нашим пехотинцам. — Начинайте собирать добычу!
— Будет сделано, сеньор! — пообещали они и пошли шмонать жмуриков, валявшихся между нагруженными арбами.
40
Командующий армией мавров Анбас ибн Сухайм аль-Кальби был тяжело ранен стрелой в спину и умер в начале января, но известие о его смерти добралось до ушей Эда Большого, ставшего самым знаменитым победителем мусульман, только в конце февраля. К тому времени пехотинцы, наблюдавшие мою стрельбу из лука по уплывающим врагам, сложили легенду о моей меткости. С берега стреляли еще несколько наших лучников по уплывающим в лодках маврам, и, возможно, кто-то из них ранил вали аль-Андалуса, но болтливых свидетелей у них не было, да и знатностью не вышли, поэтому роковой выстрел приписали мне. Правитель Аквитании решил, что такое доброе дело не должно остаться безнаказанным, и сделал меня богаче еще на один довольно таки приличный участок земли, на котором я свел лес и поднял целины на шесть деревень по пятнадцать-двадцать домов в каждой.
Хотя ждал я от Эда Большого другой награды. У него есть внебрачная дочь Лампагия — удивительно красивая девушка тринадцати лет. Иногда природа решает не мудрствовать лукаво и создает абсолют. Мало того, что внешность была прекрасна, так у девушки еще было то, что французы будут называть шармом, англичане — сексапильностью, а русские — липкостью. Увидев ее впервые, я «прилип», что случалось со мной за все мои жизни всего несколько раз, на пальцах пересчитаешь. Случилась наша первая встреча перед самым походом к Авиньону. До половозрелости девушку растили вдали от двора, потому что Вальтруда, законная супруга правителя Аквитании, пожилая женщина, видеть ее не желала. Теперь Лампагии надо было потереться в местном «высшем свете», набраться правильных манер, после чего будет выдана замуж за нужного человека или, если отец позволит, за того, в кого влюбится. Еще не пришло время киноактеров, поэтов и футболистов. Сейчас идеальный муж — это в первую, и во вторую, и даже в третью очередь воин, который защитит и материально обеспечит. Если он еще богат и знаменит, то становится принцем на белом коне, независимо от титула и масти обоих. Видимо, байки обо мне впечатлили девушку, и она решила, что я именно тот, кому суждена, откликнулась на мои знаки внимания, утонченные по нынешним временам. Ее отец заметил, точнее, ему, скорее всего, подсказала жена, что мы с Лампагией не прочь стать супругами, и не стал мешать, что было как бы неофициальным разрешением на брак. Все подумали, что он ждет от меня следующий подвиг, чтобы в награду всучить дочь, породниться, привязать к себе покрепче, поэтому никто не мешал нам с девушкой проводить много времени вместе. Не скажу, что за нами совсем не присматривали, особенно во дворце, где было много кроватей, но в беседке, которая находилась в небольшом саду во дворе, никто не следил зорко. Может быть, надеялись на мою рассудительность (ха-ха!) или целомудрие Лампагии (ха-ха-ха!).
Сиеста — это не время суток и даже не процесс. Это ритуал. Не соблюдать его могут только больные и чужие. Как мне рассказывали во время службы в армии Петра Первого, именно из-за несоблюдения сиесты и грохнули Лжедмитрия Первого, потому что знатному русскому человеку, наученному греческими монахами, положено было спать после обеда. Само собой, в Тулузе этот ритуал соблюдали строго. Во дворце правителя Аквитании после обеда дрыхли даже рабы. Не спалось только двоим — мне и Лампагии. У нас был свой ритуал, более приятный.