Букелларий

Как предполагаю, мавры решили, что на них идет вся армия франков, поэтому Лион и несколько мелких населенных пунктов разграбили, подожгли и покинули, стянув все гарнизоны на защиту Авиньона. Осадных орудий у нас не было. Дожидаясь их прибытия из Нейстрии, мы вырыли ров и насыпали вал с трех сторон холма, на котором располагался город. С четвертой была река Рона, и по ночам, несмотря на все наши старания, гарнизон получал подкрепления и продукты из Арля, где сейчас находился с главными силами вали Септимании. Земляными работами занималась пехота и местные крестьяне под ее руководством, а конница — грабежом всего, что не унесли мавры.

Хильдебранд внешне похож на брата, только медленнее во всех отношениях и недоверчив к людям. Такое впечатление, что в детстве его окружали одни жулики, и на всю жизнь осталась привычка быть готовым к самым разным подлянам. Вполне возможно, что так и было, ведь братья родились от наложницы, а с бастардами принято обращаться не так трепетно и льстиво, как с наследниками от законной жены. У меня не сложились с ним отношения, несмотря на то, что мы родственники и женат я на бастардке. Как предполагаю, Хильдебранд ревновал меня к Карлу Мартеллу. До моего появления он был правой рукой и единственной опорой брата, а теперь все военные вопросы тот решал в первую очередь со мной. Официально я был командующим конницей и вторым по рангу человеком в осадной армии. На деле — где-то в конце первого десятка. Ко мне обращались только тогда, когда появлялся слух, что армия мавров идет к Авиньону, и Хильдебранду надо было узнать от самого информированного в этом плане человека, так ли это на самом деле? Поэтому в осаду я не вмешивался, советы не давал, занимался только личными делами — грабежами и разведкой, чтобы на меня не напали внезапно и не отобрали накопленное за время похода, а это было немало, потому что каждый мой подчиненный отдавал любимому командиру десятую часть добычи. В основном это были продукты питания, которые я продавал через подставного купца Хильдебранду.

Карл Мартелл прибыл со второй частью армии франков и осадными орудиями в конце декабря. К тому времени окрестности Авиньона были покрыты снегом, который лежал уже вторую неделю. Если бы я не знал, что нахожусь на территории будущей Франции, причем в южной ее части, то решил бы, что где-то в Донецкой области. Наши пехотинцы настроили вокруг Авиньона бараков из бревен, а кавалеристы расположились на постой в деревнях вдали от города. Я жил в большом каменном доме зажиточного крестьянина, занимая большую комнату, а он с женой и пятью детьми ютился на кухне, из которой был проход в третье помещение, используемое под хлев, где стояли саврасая кляча с короткими кривыми ногами, две коровы и два теленка-однолетка. Хозяева были рады такому постояльцу. По крайней мере, никто не насиловал жену и старшую дочь лет двенадцати и не отправлял в котел домашнюю скотину и птицу, как это происходит в других деревенских дворах. Все больше утверждаюсь в мысли, что крестьянин — это изощренный способ мазохизма, что слова «неудачник» и «крестьянин» — синонимы, что крестьяне — самая нужная и, в благодарность за это, бесправная, угнетаемая часть общества, причем во все времена, но лучше всех это понимали и использовали коммунисты.

64

Летом, которое было сухим и жарким, я мечтал замерзнуть хоть ненадолго. Мои мольбы услышали с запозданием и выполнили к середине зимы. Термометров пока нет, сколько сейчас градусов мороза точно сказать не могу. Если судить по скрипу снега, явно за десять. Из-за сильного северо-восточного ветра и сырости от реки кажется, что все двадцать. У меня онемели щеки и набряк нос, из которого течет в два ручья. Мы идем цепочкой по льду примерно в трех метрах от берега. Припай шириной метров двадцать, но дальше лёд тонкий, слишком стремно потрескивает. Движемся параллельно приречной крепостной стене к воротам, которые примерно посередине нее. На остальных стенах возле башен привязаны собаки, а здесь их нет. И караульных нет. Скорее всего, сидят в башнях у очагов. Арабы и берберы не привычны к таким холодам. Если на стенах, обращенных к осадной армии, дежурят постоянно, часто меняясь, то здесь забили на службу, попрятались. Догадавшись об этом, я и решил навестить их морозной ночью.

Метрах в тридцати от надвратной башни поднимаемся по склону к стене, закидываем три «кошки». Ветер образует здесь завихрение и подвывает так, что звона их не услышал. Тут же три лангобарда из моего отряда начинают карабкаться, используя веревки с мусингами. Первым, поднявшемуся на стены города, Карл Мартелл пообещал по десять золотых триенсов. Такие уже были во время двух дневных штурмов города, но, пав в бою, за деньгами не пришли. Я не жадный, поэтому поднимаюсь где-то во втором десятке. Веревка холодная, гнется с трудом, и подошвы сапог иногда скользят по стене, сложенной из камней, к счастью, плохо обработанных.