Будущее ностальгии

В нынешнем противостоянии между глобальной и локальной культурами город предлагает иную альтернативу — альтернативу местного космополитизма. Этот вид космополитизма основан не на электронном интерфейсе, но на межкультурных контактах незнакомцев face-to-face[226] в физическом пространстве. В некоторых случаях, таких как в Праге или Санкт-Петербурге, урбанистический космополитизм является не характерной чертой настоящего времени, но скорее элементом ностальгии, к тому же он служит для подчеркивания одновременно глобального и национального дискурсов. В случае Москвы город становится глобальной деревней сам по себе: существует его собственный центр мира и его собственная периферия. Активно действующее воображаемое сообщество часто ассоциируется с нацией, ее биографией, кровью и почвой. Вместе с тем идентификация себя с городом — будь то Нью-Йорк, Санкт-Петербург, Сараево или Шанхай — в условиях современной истории обладает не меньшей силой. Урбанистическая идентичность имеет непосредственное отношение к общей памяти и общему прошлому, но коренится в рукотворном пространстве, а не в почве: в совместном городском сосуществовании, одновременно отталкивающем и будоражащем, а не в эксклюзивности происхождения по крови.

Ричард Сеннет[227] отмечает, что город — это место силы, но также — пространство, в котором «главные образы рассыпались на части. Эти аспекты городского опыта — отличие, сложность, странность — оказывают сопротивление доминированию. Эта холмистая и сложная городская география дает многообещающую моральную перспективу. Она может служить приютом для тех, кто ощутил себя изгнанным из Райского сада»[228]. Город, таким образом, — это идеальный перекресток между продолжением и отстранением, памятью и свободой, ностальгией и современностью.

Как же мы можем познать урбанистическое прошлое? Оно не может быть просто отлито в камне, отмечено мемориальной доской и интерпретировано как «наследие». Прошлое иллюзорно и таинственно. «Останки убывающих прошедших эпох открываются на улицах, перспективах, обращенных к иному миру… фасады, дворики, брусчатка, реликты уничтоженных вселенных — инкрустированы в современность как восточные драгоценные камни»[229]. Любой реальный проект реновации вызывает неудовлетворенность и подозрение; он делает историю плоской и сокращает ее до фасада, до цитирования исторических стилей. В работу памяти включается все вокруг: «Обновленные «старые камни“ становятся местом перехода от призраков прошлого к нуждам настоящего»[230]. Прошлое города, таким образом, считывается не до конца; оно не упрощается до какого-либо из анахронистических языков; оно предполагает иные измерения переживаемого опыта и населяет город призрачными образами.

В сочинениях о Неаполе Вальтер Беньямин описывал его как «пористый город», где ничто не завершено, где здания все еще строятся, стоя бок о бок с рассыпавшимися руинами:

«Пористость возникает не только от восхитительного раздолья южного мастерства, но также, кроме всего прочего, от страсти к импровизации, которая требует, чтобы пространство и возможность любой ценой сохранялись. Здания используются как общественные подмостки. Они разделяются на бесчисленные одновременно действующие театры. Балкон, дворик, окно, портал, лестница, крыша одновременно являются сценой и зрительскими местами»[231].

Для путешественника, посещающего иностранный город, всегда есть риск принять эту пористость за живописный образ аутентичности. Пористость существует в любом городе, отражая слои времени и истории, социальные проблемы, равно как и уникальные способы выживания в городских условиях. Пористость является пространственной метафорой времени в городе, разнообразия хронометрических измерений, сосуществующих в физическом пространстве. Эта пористость создает чувство урбанистической театральности и уединенности. В городах, находящихся в переходном состоянии, пористость особенно хорошо заметна; она превращает целый город в экспериментальную выставку искусства, пространство длительной импровизации, которое дразнит нездешних[232] девелоперов. Парадоксально, что как проекты радикальной модернизации, ориентированные в будущее, так и тактичные реконструкции прошлого нацелены на разрушение этой пористости, на создание более цельного образа города.