Будущее ностальгии

Говоря о танках и баррикадах, я вспоминаю страстную ностальгическую дискуссию об августе 1991 года с группой московских интеллектуалов, произошедшую в 1998 году. Почему именно этот решающий момент политического действия, в котором на короткий момент объединились интеллектуалы, рабочие, предприниматели и солдаты, так быстро стал неактуальным? Несмотря на последующее разочарование в ельцинском правительстве, почему 1991 год не привел к созданию новых политических партий и неправительственных институтов? Было ли это результатом инерции деидеологизации, страха, связанного с сохранением советской бюрократии или боязни политического китча? Теперь все ностальгировали по растраченным потенциалам перестройки, по тому пространству возможностей, которое открылось в августе 1991 года и так и не было полностью освоено. Это была ностальгия по тому краткому моменту в истории России, когда люди не испытывали ностальгии по прошлому и гордились тем, что живут в настоящем. «И ностальгия уже не та, что была раньше»[224], — сказал мой друг, цитируя название недавней автобиографии Симоны Синьоре, которая однажды совершила незабываемую поездку по Москве вместе со своим возлюбленным Ивом Монтаном на заднем сиденье черного лимузина. Этими западными влюбленными и видными друзьями Советского Союза были любимые актеры наших родителей, воплотившие новые мечты периода хрущевской оттепели и очарование Западом. И вот теперь мы узнаем, что они ссорились из-за споров о политике на всем протяжении пути из СССР домой.

ЧАСТЬ II Города и пере-выдуманные традиции

Виртуальный Петербург: вид с непостроенным памятником Третьему Интернационалу. Кадр из фильма «Башня Татлина» (1998). Продюсер и режиссер Такехико Нагакура; компьютерная графика Андрея Зарицкого, Такехико Нагакуры, Дэна Брика и Марка Сича

Глава 7 Археология метрополиса

Посреди Федоры, города из серого камня, есть большое металлическое здание, каждое из помещений которого содержит по стеклянной сфере. Если всмотреться, в каждой сфере увидишь синий городок — модель другой Федоры. Такие формы город мог принять, не стань по той или иной причине он таким, каким мы его ныне видим. В разные времена, случалось, кто-нибудь, взирая на современную ему Федору, придумывал, как сделать ее идеальным городом, но, пока он изготавливал свою модель в миниатюре, Федора успевала измениться, и то, что прежде было ее возможным будущим, оказывалось просто игрушкой, заключенною в стеклянную сферу[225].

Итало Кальвино. Невидимые города

Посреди Праги есть новый маленький ресторан под названием «Динамо» с футуристическим оформлением, дешевыми стульями в стиле Баухаус и зелеными неоновыми часами, которые отсчитывают часы до конца миллениума. Футуристические устремления во вновь открытых городах Восточной Европы проявляются с юмористическим и даже антиапокалиптическим задором; они тоже — часть урбанистической истории. Миллениальные предсказания конца города — его растворение в глобальной электронной деревне или гомогенной субурбии, его трансформация в музеефицированный центр и пустой деловой район — не сбылись, как и другие предсказания по поводу миллениума. Городская реконструкция, происходящая в настоящее время, теперь уже отнюдь не футуристическая, а скорее ностальгическая; город воображает свое будущее посредством импровизации со своим прошлым. Время прогресса и модернистской эффективности, материализованное в многочисленных башнях с часами и телебашнях, больше не определяет хронометрию современного города. Напротив, происходит устойчивое продолжение видимых и невидимых городов прошлого, городов мечтаний и воспоминаний, которые оказывают влияние одновременно как на новые проекты градостроительной реконструкции, так и на неформальные городские ритуалы самого низшего уровня, которые помогают нам вообразить более гуманизированную общественную среду. Город становится альтернативным космосом для коллективной идентификации, восстановления других временных реалий и нового открытия традиции.