Будущее ностальгии

В 1997–1998 годах, когда финансирование культуры стало сокращаться, уменьшалось и воодушевление относительно объединения Восточной и Западной Германии, а цены на недвижимость стали расти, статус Тахелеса оказался под угрозой. Инвестор из Кёльна с броским именем Фундус — напоминающим имя брехтовского персонажа — попытался выкупить объект в частную собственность и переиначить сложившиеся традиции Тахелеса. Он задумал сделать место более привлекательным, выселить художников, закрыть кафе и сад скульптур, а затем провести международный конкурс на проект обновленного и улучшенного Тахелеса. Это могло бы стать отличным вкладом в берлинскую культурную традицию, учитывая запланированную ликвидацию независимой творческой тусовки и последующее создание на ее месте чего-то значительно более прибыльного, коммерческого, играющего на ностальгических чувствах и лености туристов. Возможно, новый Тахелес мог бы включать кусочек оригинальной развалины под стеклом, подобно обломку Берлинской стены в сувенирном магазине, а может быть, даже макетный кукольный домик, изображающий Тахелес в эпоху перемен, и новый улучшенный Тахелес с виртуальными, сгенерированными на компьютере интерактивными сценами. Все это, разумеется, уже происходило во множестве богемных местечек, от Монмартра до Сохо, которые превращались в туристические аттракционы сразу же после того, как художники вынуждены были выселяться, не имея больше возможности вносить арендную плату.

Не стоит и говорить о том, что руководство Тахелеса отказывалось сотрудничать, а им, соответственно, пригрозили выселением. В ответ на предложение господина Фундуса участники арт-коммуны Тахелес выбрали путь противостояния и устроили эпохальный хеппенинг[523]. Друзья сообщества художников разузнали дату выселения, которую предполагалось хранить в строгом секрете. В полночь дружественно настроенные по отношению к Тахелесу люди собрались в кафе «Zapata», создав необычайно обширную толпу, беспрепятственное выдворение которой было весьма сложно представить. Когда прибыла полиция, управляющие кафе показали документ, фиксирующий, что они должны заключить раздельный договор с новыми владельцами, ввиду того что они не являются частью коммуны Тахелес. По какой-то причине техника художественного устрашения в этот раз сработала, и попытка полиции выставить обитателей с соответствующим ордером провалилась. Независимость Тахелеса была защищена, и хеппенинг продолжался всю ночь. Человек в шлеме, украшенном синтетическим париком, разбрасывал огонь во все стороны, как маленькое анархическое божество. Взрывающиеся петарды отражались в глазах зрителей всех возрастов, погружая каждого из них в своеобразный подростковый сон наяву. Спущенные с поводков собаки шныряли, наслаждаясь неожиданной свободой, в модной толпе людей, где стареющие хиппи тусовались бок о бок с молодежью из разных стран, пестрящей всеми видами пирсинга и разнообразными заграничными акцентами. Несколько парочек — представителей среднего класса потягивали свое пиво в кругу фургонов, из которых построили импровизированные оборонительные баррикады. Звездой ночной вечеринки стала японская танцовщица, устроившая впечатляющий 90‑минутный перформанс, в ходе которого, она, преодолевая себя, освобождалась из огромной металлической сферы и, в конце концов полностью обнажившись, выпала в небольшой лунный кратер с инопланетным возгласом освобождения и опустошения. Она нарушила 90‑минутную паузу тишины чувственным призывом: «Отправляйте факс в министерство финансов! Выражайте свою солидарность с Тахелесом!»

Вальтер Беньямин писал, что развалины помогают натурализовать историю и обладают диалектической природой; в них застыли в безрассудной диалектике все противоречия переходных периодов, они являются аллегорией мимолетности времени. Тахелес — обитаемая руина, которая уже эстетизирована, остранена, переосмыслена. Она идентична контрмонументу[524] в Харбурге, который постепенно исчезает[525]. Разумеется, если бы ему ничто не угрожало со стороны, он просто умер бы естественной смертью, что и происходит с любой богемной тусовкой. В данном случае исчезновение подстегивается продолжающимся процессом превращения Берлина в намного более поверхностный и выхолощенный в деловом и культурном плане город с аккуратным прилизанным имиджем «немецкости» и «европейскости». Развалины и самоорганизованное анархически настроенное творческое сообщество не вписываются в новую «нормальность» Берлина. Тахелес — это ностальгия по Берлину — островку богемной жизни и по временам, когда Восток грезил о Западе, а тот — одновременно сам мечтал о Востоке. Восточные немцы в своих фантазиях о Западе представляли, что господин Фундус был не кем иным, как типичным персонажем в пьесе эпохи коммунистической пропаганды. Сбившись с пути, и те и другие в конце концов заигрались с берлинскими развалинами, все больше сосредотачиваясь на чем-то нереальном, а вовсе не на реальном недвижимом имуществе[526]. Тахелес — музей-в-развитии, который безнадежно противостоит времени.