Будущее ностальгии

Новая синагога и Центр иудаики имеют несколько иную природу. Это действительно место, где собираются новые «еврейские иммигранты» в Берлине, в основном — из бывшего Советского Союза. У каждого из музейных смотрителей, с которыми я пообщалась, обнаружилась своя история о приключениях и гонениях. Один из них оказался бывшим коммунистом из Чили, другой — бывшим антисоветчиком с Украины, и оба с гордостью показали мне накрытый стеклянным колпаком макет синагоги в первом зале музея, воспроизводящий здание таким, «как раньше». Это напомнило мне об идеальных макетах Городского дворца и других разрушенных и поврежденных зданий в Берлине — кукольном домике из прошлого. Тем не менее Центр иудаики не является потемкинской деревней некоего грандиозного еврейского возрождения; скорее, это такое место, где просто продолжается современная еврейская жизнь, шаг за шагом, вопреки всем невзгодам.

Во время моего последнего визита в синагогу куратор выставки вывел меня через черный ход в пустое пространство, где раньше был большой зал. Теперь его исчезнувшие фундаменты были отмечены камнями, а земля покрыта галькой. Это было похоже на прогулку среди могил. Несколько окон соседних зданий открывались в это пустое пространство, где не сохранились даже руины. Я ощутила что-то потустороннее, когда шла по серой гальке в пустом урбанистическом пространстве. Меня пугало эхо собственных шагов. Место Священного ковчега было очерчено восемью железными колоннами, стоящими полукругом. Они были безликими и индустриальными и напоминали о бывших местах расположения колонн в интерьере, символизируя то, что было безвозвратно утрачено. Они походили на узкие фабричные дымовые трубы. Перед ними располагалась часть новейшей экспозиция музея — в прозрачной белой витрине, не защищенной от сил природы: а внутри — белые мраморные осколки сохранившейся капители, подвешенные на невидимых нитях, словно каскад минувших иллюзий. Этот образ хрупкости и красоты дарил посетителю ускользающее прозрение и момент молчания.

Богемные развалины: Тахелес

В старые добрые и не очень добрые времена ГДР Ораниенбургер-штрассе была улицей руин. Руины новой синагоги стояли недалеко от другой развалины, именуемой Тахелесом, — места, которое некогда использовалось как склад дворца Фридрихштадт. В 1990 году руины были заняты художниками из Восточного и Западного Берлина, которые спасли их от сноса и создали здесь один из первых художественных сквотов-коммун. Это место воплотило мечту об альтернативном образе жизни на границе между бывшим Восточным и Западным Берлином, а также память о 1989 и 1990 годах. В то время восточногерманская полиция уже не контролировала город, а западногерманская полиция еще не взяла его под свой контроль, поэтому заброшенный центр Берлина стал своего рода утопическим содружеством альтернативных культур с хребтом в виде Ораниенбургер-штрассе. В то время как в Западном Берлине культура сквотов процветала с 1960‑х годов, превратившись практически в символ его альтернативной идентичности как «города-острова», даже находившегося под защитой культурных институций, на Востоке богемные фантазии не находили должного понимания. (Несколько сквоттеров, которые появились здесь на Пренцлауберге в конце 1980‑х годов, были куда более законопослушными: они заняли неиспользуемые здания, затем выяснили номер счета и внесли арендную плату вместе с государственной пошлиной.)

Нет никаких сомнений, что сегодняшний Тахелес — это туристическая достопримечательность; живая «восточная» богемная культура скрывается во внутренних дворах частично отреставрированных зданий в Пренцлауберге и проявляет себя в биргартенах, разбросанных среди былых руин и в дешевой, но самодостаточной культуре кафешек. На вертикальной стене одного из кафе русский художник изобразил ироничную пасторальную сценку с коровами, склонившимися над посетителями, — ироническое видение «восточной» утопии. В Пренцлауберге есть чувство добрососедской близости, которое больше нигде не сохранилось; время здесь, кажется, течет медленнее, и даже благостные западные немцы говорят в ином темпе, пытаясь вписаться. В Пренцлауберге контркультура имеет другой ритм, выражающий стремление к более умеренной и спокойной версии культурной жизни 1960‑х годов, такой, какой она представлялась тем, кто не застал ее, родившись не в то время и не в том месте.