Будущее ностальгии

Как же удалось восстановить здание с такой мучительной историей разрушений? Реставрация синагоги была запланирована к празднованию 750-летия города Берлина, последнего из показательных празднований сумеречной гэдээровской эпохи. Велись дискуссии о выборе одного из двух вариантов реконструкции: воссоздание синагоги в качестве символа начала новой жизни и консервация существующей руины, которая служила бы напоминанием о ее истории. Важнейшим этапом стало принятое в итоге решение: восстановить мавританский фасад и купола, которые формировали основной силуэт здания, но оставить пустым большой зал, практически бесследно утраченный в 1958 году. В ходе восстановления интерьеров, по словам Херманна Симона, «попыток воссоздать те части, по которым информация отсутствовала, не предпринималось; вместо этого, благодаря замене этих деталей современными изделиями, они были косвенно отмечены как утраты». Специалист по охране наследия и архитектор Бернард Лейзеринг[521] предложил «восстановить здание, сохраняя свидетельства обоих этапов его истории, сделать так, чтобы история здания и его строителей воспринималась через видимый контраст между великолепной архитектурой и ее насильственным разрушением».

Когда заходишь в музей, пройдя строгий досмотр охраны, то замечаешь, что в интерьерах представлен отличающийся тип орнамента: чередование отреставрированных мавританских деталей с модернистскими, соединение сложного геометрического узора и голой штукатурки. Здесь колонны с мавританскими капителями с одной стороны и модернистские опоры — с другой поддерживают одни и те же арки, раскрывая абсолютно все швы, стыки и повреждения в интерьере здания. В своем столкновении они выявляют несколько слоев разрушения. Модернистскими элементами маркированы те части интерьера, которые были невосполнимо утрачены; их не пытались замаскировать или покрыть искусственной патиной времени. Здесь нет художественной целостности. Некоторые обломки и артефакты синагоги, пережившей тройное разрушение, хранятся в стеклянных витринах как чудом выжившие. Среди них вечный огонь (NerTamid), который был обнаружен строителями среди обломков бывшего зала венчаний.

Экспозиция музея рассказывает историю оживленной и процветающей еврейской общины и ее уничтожения. В свободном пространстве музея посетитель может увидеть узкие сундуки, в которых хранятся небольшие архивы фотографий, фиксирующих повседневную жизнь прихожан синагоги, рассказы о скромных достижениях, треволнениях, праздниках, открытиях и повседневных радостях. На фоне — фотография большого зала. За ним — модернистская стеклянная конструкция, защищающая руинированные стены от сил природы и раскрытая в пустое пространство. Это место по-прежнему кажется сакральным, хотя оно недоступно и уже не подлежит ремонту.

Экспозиция музея синагоги демонстрирует работу механизма печали. Синагога не «отретуширована», как фотография, а реконструирована с сохранением всех повреждений и утрат. Экспозиция выстроена на предположениях, а не на подражательном копировании. Даже отреставрированный фасад отмечен тремя противоречивыми мемориальными досками, каждая из которых по-своему критически переписывает историю. Исключение составляет лишь золотой купол; он был воссоздан во всем своем мавританском великолепии и отсылает к мечтам об ассимиляции и экзотическим фантазиям поздней эпохи fin-de-siècle, которые стали частью городского силуэта Берлина.

Еврейские музеи и памятные места теперь появляются по всей Европе, от Жироны до Праги, представляя собой странное сочетание локальной и глобальной моды. Они входят в основные туристические маршруты — часто это места, где практически нет евреев. Так или иначе, эти музеи переписывают историю, чтобы показать: в данном регионе проявляли наибольшую терпимость по отношению к евреям и тоже страдали от Большого брата (в Еврейском музее в городе Жирона в Каталонии евреев, как говорят, больше поддерживали каталонцы, чем кастильцы, а в Бранденбурге с ними, вероятно, обращались лучше, чем в остальной Германии, и так далее). Создание еврейского музея часто является симптомом локальной ностальгии, а может быть — нечистой совести. Эти музеи одновременно документируют историю гонений и служат прибыльным туристическим бизнесом, который, как предполагается, примагничивает глобальных скитальцев к «прогрессивному» местному центру притяжения.