Ленинград-Петербург в годы перестройки оставался центром молодежной культуры. Молодежная культура превратилась из политически и поэтически ангажированного рока в деконтекстуализированные ритмы международного техно, от неофициальных домашних вечеринок до ночных клубов с входной платой и фейсконтролем. «Домашние вечеринки ранней перестройки» проходили в пустых коммунальных квартирах, которые уже были расселены для «капитального ремонта». Кварталы полуразрушенных жилых домов с коммунальными квартирами на набережных Фонтанки и Мойки стали раем для сквоттеров. Культура квартирников сохранялась с 1960‑х годов до 1990 года, в подобных сквотах находилась «Новая академия изящных искусств» Тимура Новикова[402] и мастерские таких художников, как Африка, Гурьянов, Мамышев и другие. Они принимали участие в маскараде культурных форм, костюмированных представлениях с переодеваниями, а также занимались поиском нового образа красоты. Они обживали пространства, находившиеся в состоянии перехода, характеризующие ленинградско-петербургский эзотерический образ жизни — где-то в пограничной зоне, между двумя рефлексиями.
Если домашние вечеринки-квартирники продолжали ту самую культуру приватизированной общественной сферы, которая существовала с 1960‑х годов, то ночные клубы ввели новую форму социализации, более анонимную и менее ориентированную на конкретные места в городе. В 1970‑е годы в Ленинграде шутили, что ближайший местный ночной клуб расположен в Хельсинки. В 1990‑х шутка утратила смысл. Появление техно также положило конец культу автора-исполнителя, который сохранялся в ленинградском роке, и вывело на передний край фигуру диджея, переработчика техно-мелодий. Техно-мода вышла непосредственно из Берлина с участием берлинских диджеев. В результате завершилась целая система эзотерической коммуникации, которая сохранилась из традиции подполья. Одна молодая женщина прокомментировала это, рокеры казались такими же старомодными, как юные пионеры. Неформальность, культ безделья и аполитичного отношения превратились из экзистенциальной формы бытия в модный жест. В журнале «Птюч»[403] был тщательно расписан беззаботный образ жизни рейверов; он превращался в кодекс поведения, такой же, как бывший советский кодекс молодых строителей коммунизма. Образцовый рейвер должен получать удовольствие любой ценой, никогда не говорить о политике и не зарабатывать на жизнь: оба вида деятельности считаются просто признаками дурного тона. Коммерциализированный и размытый эстетизм наконец институционализировался. Если в конце концов говорить о политике, то радикальные правые а-ля Лимонов или Летов считались весьма модными в конце 1990‑х годов, впрочем, эта тенденция сейчас совсем на исходе. Постепенно неформальная неофициальная молодежная культура поздней советской эпохи стала институционализированной субкультурой с гонорарами, службой безопасности, мафией, государством и рекламой[404]. И вот, пати рейверов заняли основные туристические объекты города, включая Дворцовую площадь и Петропавловскую крепость. Кто бы мог подумать, что спектакль революции, однажды разыгранной здесь в полноценно вагнеровском масштабе, в какой-то момент завершится рейв-вечеринкой?
В 1998 году петербургский карнавал не состоялся. Администрация Яковлева поздравила организаторов карнавала с большим успехом и выделила значительную сумму за организацию карнавала из городского бюджета. Только эти деньги, как часто бывает в России, каким-то образом растворились — и так и не дошли до организаторов карнавала. Подобный метод мягкого саботажа традиции Санкт-Петербурга вызвал скандал в прессе. Люди скучали по карнавалу; его отсутствие давало понять, что он уже стал состоявшейся традицией. Массовый рейв-парад также не состоялся. Городские власти постоянно терпели неудачу в попытках организовать что-либо, похожее на общегородской праздник. В конце концов в газетах появилась реклама Ночи развода мостов с музыкой, фейерверками и одновременным поднятием разводных пролетов всех мостов в полночь.
Вечер начался для нас за Михайловским дворцом, местом царского отцеубийства, где несколько джазовых групп бесплатно играли для оставшихся здесь представителей богемы, которые наслаждались поздним завтраком на траве. Предприимчивые бабушки радостно блуждали среди слегка опьяненной молодежи. Бабушки здесь были единственными, кто воспринял дух свободного рынка и нового предпринимательства. Они занимались бизнесом: вместо того чтобы наставлять молодежь, как в старые добрые времена, они радостно улыбались и собирали бутылки от вина и пива.