«Любезный супруг, я рассчитываю оставаться счастливой в этом браке, хотя у меня был выбор и получше; ибо, как вам известно, мое приданое, моя особа и мои достоинства заслуживают дарований поболее ваших (так всегда похваляются жены). А так как, будучи вдовой, я опытнее вас в том, что происходит и может происходить между мужем и женой, я чувствую свою обязанность подать вам некоторые остережения и наставления. Не думайте, что я вышла замуж ради плотского удовольствия, ибо сыта этим по горло, и мне не по нраву хлопоты с детьми. Я сделала это скорее ради того, чтобы иметь опору, ибо мы, бедные женщины, без мужа — как неухоженные лозы без дерева или тычины, которая их поддержит. Мне делал предложение человек, несомненно, весьма мне подходящий — и богатый, и скромный, и порядочный, но этот бедняк был оскоплен, так что в нем недоставало средства к примирению, когда мы рассоримся. Знайте, любезный супруг (это я хочу сказать в остережение), что демон, не в силах будучи сносить супружеское согласие, непрестанно старается посеять раздор между мужем и женой, и нет недостатка в средствах, коими он располагает, так что надобно супругам усердствовать в сохранении сего согласия; и нет к тому способа удобней и действенней, чем супружеское соитие. Поэтому если трудами демона мы разругаемся (что будет случаться нередко), не ждите, что кто-нибудь другой позаботится о примирении, но немедленно применяйте это средство, и так мы заживем мирно; иначе, если раздор пустит корни, нам никогда не найти покоя, и мы будем жить словно в преисподней».
Олух внял этому рассуждению и, будучи великим врагом раздоров, благодарил за совет и обещал быть наготове. Дело шло так, что женщина часто затевала ссору, причем из-за мелочей, чтобы дать мужу случай примириться, и получала желаемое.
Случилось ему отправиться в город, чтобы получить деньги от одного должника, и там застал его за пересчитыванием кучи золотых скудо один вор, недовольный жалкою своею добычею. Он решил его обокрасть и, заметив, что тот уложил деньги в платок, а платок сунул в гульфик, принялся придумывать, как бы обделать эту кражу. Наконец, не найдя иного способа, подошел к нему, словно с намерением поговорить, и пока тот его слушал, взял в руку бритву и, ухватясь за гульфик, отрезал его. К несчастью, удар был таким проникновенным, что снес ему детородный орган, утянув его вместе с деньгами. Бедняк принялся вопить так громко, что сбежалась большая толпа; нашлись люди сострадательные, которые, пустившись за мошенником, в конце концов его нагнали и отобрали у него деньги, но не гульфик, который он вышвырнул.
Его отвели в тюрьму, чтобы судья учинил над ним суд; явился туда раненый, когда сделали ему перевязку, изложил дело, и напоследок ему вернули все его деньги. Но, тем недовольный, он жаловался пред судьей, говоря, что хочет полной справедливости; тот отвечал, что он получил свои деньги и должен сим довольствоваться. «Нет, мне этого не довольно, — возражал тот, — я хочу и все остальное, оно для меня важнее». «Остальное — это что?» — спросил судья. «Я хочу мою пахоту[102], которую он унес, ибо без нее я не осмелюсь появиться перед женой, а если мне ее не вернут, знайте, что жить мне с женою в непрестанном раздоре».
Услышав эту причуду, судья со смехом постарался утешить его сколько мог и отправил домой с письмом для жены (тот добивался хотя бы этого), которой обещал попечься о том, чтобы все ему вернуть, коли у него что пропало спереди.
Тот ушел, не весьма довольный, в сомнении, что жена удовольствуется одним письмом, и по дороге домой встретил на улице одного остолопа, который пошел с ним вместе. Он жаловался спутнику на свое несчастье, а тот увещевал его держаться бодрей, ведь выпал ему самый желанный жребий — он теперь может узнать, наставляет ли жена ему рога. К этому спутник его прибавил, сказывая о самом себе, что его жена не довольствуется им одним, а он желал обезопаситься, потому оскопил себя, чтобы, если родятся в доме дети, знать, что они не от него, и таким образом известиться о всех жениных проделках. И верно, он обнаружил, что это первейшее средство, ибо, проведав о том, женщина уж не могла изменять ему со спокойной душой из опасения произвести ублюдка. Вот и собеседник его будет таким образом огражден, стало быть, поводов для недовольства у него нет. Это наставление сделалось для бедняка величайшим утешением в злосчастье.
Воистину, не менее нечестив был тот вор, чем этот человек глуп и простодушен.
Глава XIII[103].
Все безудержно расхохотались, слыша о его несчастье. Наконец огородник принялся усовещивать работников, что-де тратят время за хозяйский счет, и заставлял их трудиться. Однако он им обещал продолжить рассказы, с таким условием, что когда выдастся возможность посмеяться, они оставят землю в покое, чтобы не пылило им в глотку, и тогда у них будет повод выпить вдвое больше. Он начал так: