Бранкалеоне

Еще до ужина они нашутились за игрой в свечку[92], которой едва не сожгли ему пальцы, и за другими играми, вымазав ему лицо, так что он глядел чудищем, и заставив его много раз упасть, так что тот на разный лад тяжело ушибался. Потом, сидя за столом, не давали ему съесть ни куска, не испорченного вкусом плевел. Если бы дело тем кончилось, оно бы и ничего; однако ж устроили и что похуже. За первым стаканом вина, доброго и душистого, все согласились сказать, что вино испорчено, горько пеняя хозяину, что он так дурно с ними обходится, так что бедняк Чеколино, побежденный свидетельством толпы, сам поверил, что вино дурное, и, может даже, пенял больше прочих. Тогда эти пройдохи, видя, сколь это благодатная почва для обработки, сделали вид, что принесено вино другого сорта (а на деле то же самое), пустились расхваливать его как лучшее в свете; и при сем новом свидетельстве протянули бедняку стакан воды, растворенной какою-то пылью, от которой она казалась вином, — а он, пивший, как говорится, скорее ушами[93], признал в ней доброе питье. И кто отважился бы перечить свидетельству такой оравы?

Отужинав, они отправились в постель; самый большой пройдоха составил компанию Чеколино. Покуда желудок трудился над перевариванием, вода с пылью оказала свое действие, наполнив его ветрами, так что несчастного поразила сильнейшая резь в животе, от которой он мучился безмерно. Тогда плут с видом сострадания поднялся и сказал, что из человеколюбия пойдет за лекарством, если он его пошлет, и призвал селянина не умирать. Этот невезучий просил его о таковом человеколюбии, побуждая не жалеть денег, лишь бы нашлась помощь. Плут сделал вид, что отправляется к врачу или аптекарю, однако пошел в общее место, где люди испражняются, и, приличное время отсутствовав, вернулся с ломбардской перепелкой[94], взятой с пылу, которую он развел и посыпал песком: из нее он сделал пластырь на желудок, примолвив, чтобы Чеколино набрался терпения и сносил эту великую вонь (подлинно несносную), если хочет исцелиться. Дурень, который ради исцеления снес бы и что похуже, много его благодарил, спрашивая, сколько он потратил, на что тот отвечал, что, как было поручено, приискал лучшее средство, хотя пришлось издержаться: он-де дал врачу полскудо, ибо тот не желал, чтобы его беспокоили ночью, и скудо аптекарю, и это разумная цена. Дурень поверил этой басне и, запустив руку в мошну, расплатился сполна, да еще дал ему какую-то монету в награду.

А так как пыль была не смертоносная, скоро перестало его пучить и ветры обильно разрешились пахучим пердежом. Добрый Чеколино был весьма признателен плуту, сказавшему еще, что врач предписал наложить пластырь и не снимать весь следующий день, дабы рези не вернулись. Кроме того, он прибавил, что врач указал ему аптекаря, у которого есть порошок, отменно удобный предохранить его от резей, и если Чеколино хочет, он за ним сходит. Олух поверил всему, и было от него вонько долгонько, так что все его избегали или изгоняли; и он поручил этому приятелю принести помянутого порошку, что тот и исполнил на следующее утро. Это был порошок из шпанских мушек, действие которого было и потешно и опасно[95]. Чеколино взял его с великой отрадой и, хотя цена порошку была грош, заплатил за него полскудо, так что плут вытянул из его мошны два скудо и еще монету, да в придачу насмеялся над ним.

Потом этот несчастный отправился домой и рассказал жене свое злоключение и великую услужливость того милостивца, что с ним спал. И таков был страх, внушенный ему этими резями, что он не захотел тянуть с употреблением врачевательного порошка и принял его тем же вечером.

Когда же в должную пору улегся он в постель с женой, этот порошок возбудил в нем любовные желания, так что он проскакал больше восьми почтовых станций и хотел ехать дальше, но женщина спрыгнула с кровати, утомленная и ошеломленная такой диковинкой. Наконец дошло до того, что бедняк, в котором желание не утихало, начал мочиться кровью и думал, что умирает, а как жажда сильно его мучила, нашел, сам не зная того, подходящее лекарство, выпив изрядно молочной сыворотки, что стояла там в горшке. Это средство так было полезно, что тотчас прекратился великий его недуг, хотя он еще много дней оставался чрез меру удручен. К этому несчастью прибавилось другое, много тягостнее, именно: жена его, размыслив над этим приключением, уверилась, что он подхватил французскую хворь (которая после Неаполитанской войны расползалась по Италии)[96], то и дело попрекала его этим в самых жестоких выражениях и не хотела даже допустить его до зачатия детей, пока не вылечится, чем он и вынужден был заниматься с величайшим для себя ущербом.

Вот в каком положении мы, бедные люди, иной раз оказываемся. Из сего примера я научаюсь не верить никому, покуда тысячью опытов не удостоверюсь, что это человек добрый.

Глава XI. Первый работник повествует о двух шутках, учиненных над двумя селянами