Болтун

Мне не хотелось добавлять «в большинстве случаев» или «разве что на пьяных и бездомных».

— Я думаю, это не лучшее место для ребенка.

— Если только ты не решил от него избавиться, — сказал я. Она засмеялась, затем посмотрела на меня строго.

— Что? — спросил я. — Ты не можешь сказать, что тебе не понравилась шутка.

Своих детей я бы, наверное, тоже не отпустил на свалку. Впрочем, сам я там в детстве изредка бывал. Мы с друзьями путешествовали по окраинам этого огромного царства в надежде найти нечто интересное, однако никогда не забирались глубоко, памятуя о страшных историях, которые нам рассказывали. Далеко не всегда эти истории отвечали законам здравого смысла. К примеру, папа Сельмы говорил о мальчишке, который слишком увлекся, забираясь на гору мусора, и не заметил острый осколок, перерезавший ему сухожилия на ногах. Вместо того, чтобы звать на помощь, он почему-то день за днем ждал, пока его засыплют мусором ничего не замечающие горожане.

Мы, конечно, в эту историю не верили — дети всякие бывают, в том числе и способные к долготерпению, но уж кто-нибудь из взрослых должен был проявить смекалку на уровне двухлетнего ребенка и понять, что в куче неживых предметов присутствует живой.

Были и истории, в которые верилось охотно — про сломанные руки и ноги, порезы, собачьи укусы и встречи с недружелюбными бездомными.

И тем не менее свалка для ребят как магнит, потому что среди мусора всегда найдутся драгоценности. Никто из нас, впрочем, не был одержим ей так, как, судя по рассказам его матери, Манфред.

Лес расступился, и нам открылось море мусора с вырастающими из него островами мусора, а на островах мусора иногда росли холмы и даже горы. Это была целая мусорная страна, огромная, бескрайняя, наполненная запахом разложения империя, где прошлое недолговечно, а будущее непредсказуемо — все как в настоящей жизни.

Яркие пятна упаковок и оберток в серой, безликой массе всего, с чего уже стерлась краска, старая техника, распавшаяся на составлявшие ее детали. Гудрун однажды сказала, что свалка похожа на человеческий мир.

Как только ты попадаешь туда, ты уже видишь что стало со всеми до тебя — как выцвели они и проржавели. С самого начала ты знаешь, что случится с тобой.

Я не разделял столь пессимистичных воззрений, однако в свалке было нечто настраивающее на лирический лад, может быть, тоскливый крысиный писк на границе слышимости или кружившие по синему небу вороны, изредка пикировавшие вниз с истошным карканьем.

Жара, конечно, не делала происходившее хоть сколь-нибудь приятнее. Удушливый запах свалки был таким сильным, что мне казалось, от мусора поднимается пар. Чем интенсивнее запах, тем сильнее соблазн визуализировать его.

Гниль дружелюбно встречала каждую новую порцию мусора и с радостью принимала ее в себя, так что все вокруг казалось единой субстанцией. Между холмами и горами мусора, однако, были проложены дорожки. Первопроходцами из детей, мусорщиками, бездомными — всеми этими людьми, расположенными на границах социума.

Октавия зажала нос пальцами, крепко зажмурилась.

— Хорошо, — сказала она смешным, гнусавым голосом. — Ты убедил меня, поехали в Кемет.

Я засмеялся, голос мой эхом отразился от постепенно распадающихся вещей вокруг.

— И как мы планируем его здесь найти? — спросила Октавия.

— Представим, что мы есть маленький мальчик и решим, где бы он спрятался, если бы заметил нечто опасное или куда бы он упал, если бы ничего не замечал.

Октавия то и дело вздрагивала, когда из-под какой-нибудь консервной банки высовывалась крыса или когда особенно пронзительный лай издавали собаки вдалеке. Свалка была живой, помимо ее очевидных обитателей, личинки копошились в объедках, мухи кружились и ныряли в полости, особенно охваченные гниением.

— Думаю, здесь его нет, — сказал я. — Судя по тому, что я видел в его доме, Манфреда интересовали сокровища. То есть, металлолом или испорченные вещи. Нужно дойти до улицы Машинной.

— Что?

— В детстве мы разделили свалку на улицы. Так было удобнее. Но сами мы так далеко обычно не заходили.

— Надеюсь, бездомных мы не встретим.

— Я тоже надеюсь, иначе концепция доступного жилья, которую я продвигал в Сенате, провалилась.

— Но все же присмотрись, — добавил я чуть погодя. — Это целый мир. Отходы человеческой цивилизации — это история. Думаю, в самом низу здесь то, что осталось от моего детства.

— Философский взгляд на мусор. И не заставляй меня больше говорить, пока я не смогу вдохнуть историю без желания никогда не рождаться.

Я засмеялся, глотнул слишком много гнилостного воздуха и закашлялся. Все-таки она была права.

Машинная улица открылась нам через некоторое время, дышать на подходе к ней стало легче. Горы вырастали здесь главным образом из бытовой техники и строительного мусора. Я видел множество машин, на одних держались мусорные холмы, другие стояли сами по себе. Все были лишены колес, капот большинства был открыт и внутренности распотрошены, все хоть сколь-нибудь пригодное для использования или хотя бы нечестной продажи покинуло их.