На Пейпер-стрит мы с Марлой гуляем ночью босиком по саду, на каждом шагу тревожа ароматы шалфея, лимонной вербены и розовой герани. Черные рубашки и черные брюки сгорбились вокруг нас со свечами, поднимают листья в поисках улиток и слизней. Марла спрашивает: что здесь творится?
Клочья волос торчат из комьев грязи. Волосы и дерьмо. Костяная мука и кровяная мука. Растения растут быстрее, чем мартышки-астронавты успевают подрезать их.
– Что ты собираешься делать? – спрашивает Марла.
В грязи блестит что-то золотое, и я опускаюсь на колено, чтобы посмотреть.
Я не знаю, что будет дальше, отвечаю я.
Похоже, нас обоих выкинули.
Краем глаза замечаю, как черные мартышки-астронавты рыщут вокруг, горбясь над своими свечами. Золотое пятнышко в грязи – коренной зуб с золотой пломбой. Рядом с ним – еще два, с пломбами из серебряной амальгамы. Это челюсть.
Я говорю: нет, не знаю, что будет дальше. И заталкиваю первый, второй, третий зуб в грязь, и волосы, и дерьмо, и кость, и кровь, чтобы Марла не увидела.
18
В пятницу вечером засыпаю на своем рабочем столе.
Когда просыпаюсь, уткнувшись лицом в скрещенные руки, звонит телефон, а все остальные уже ушли. Телефон звонил в моем сне, и неясно, прокралась ли реальность в сон или это сон проник в явь.
Я снимаю трубку. Соответствие и обязательства. Это мой отдел. Соответствие и обязательства.
Солнце садится, могучие грозовые тучи размером с Вайоминг и Японию плывут к нам. Не то чтобы у меня на работе было окно. Вся наружная стена от пола до потолка стеклянная. Где бы я ни работал, везде стекло от пола до потолка. Повсюду вертикальные жалюзи. Промышленные серые ковры с коротким ворсом, испещренные курганчиками в тех местах, где компьютеры подключены к сети. Лабиринт кабинок, огороженных заборами из обитой фанеры.
Где-то жужжит пылесос.
Мой босс ушел в отпуск. Прислал мне сообщение и исчез. Я должен подготовиться к формальной проверке через две недели. Забронировать комнату для совещаний. Навести блеск. Обновить резюме. И тому подобное. Против меня готовят дело.
Я – Абсолютная Невозмутимость Джо.
Я вел себя отвратительно.
Снимаю трубку, и это Тайлер. Он говорит:
– Выйди на улицу, ребята ждут тебя на парковке.
Я спрашиваю: какие ребята?
– Они все ждут.
Мои руки пахнут бензином.
– Пора в путь, – говорит Тайлер. – У них машина. «Кадиллак».
Это сон.
Не уверен, снится ли Тайлер мне.
Или это я снюсь ему.
Нюхаю руки, пахнущие бензином. Вокруг никого, я встаю и выхожу на улицу.
Парень из бойцовского клуба занимается машинами, он припарковался у тротуара на чьем-то черном «Роллс-Ройс Корниш», и я стою и таращусь на черный с золотом портсигар, готовый везти меня куда-то. Механик вылезает из салона и просит меня не волноваться, он взял номерные знаки с какой-то тачки на долговременной парковке в аэропорту.
Наш бойцовский механик говорит, что может завести что угодно. Два провода торчат из рулевой колонки. Соедини провода, замкни реле стартера – и катайся на здоровье.
Или можно через автосалон взломать код ключа.
Три мартышки-астронавта в черных рубашках и черных брюках сидят на заднем сиденье. Не вижу зла. Не слышу зла. Не говорю о зле.
Я спрашиваю: и где же Тайлер?
Механик из бойцовского клуба, словно водитель, держит дверцу открытой для меня. Он высокий и костлявый, его плечи напоминают перекладину телефонного столба.
Я спрашиваю: мы едем к Тайлеру?
В середине переднего сиденья меня ждет праздничный торт со свечками. Я сажусь в машину. Мы едем.
Неделя в бойцовском клубе – и ограничения скорости больше не проблема. Твое дерьмо может на пару дней почернеть от внутренних травм, но ты будешь совершенно спокоен. Другие автомобили мечутся вокруг, притираются вплотную. Водители показывают тебе средний палец. Незнакомцы ненавидят тебя. В этом нет ничего личного. После бойцовского клуба ты настолько расслаблен, что просто не можешь нервничать. Даже радио не включаешь. Пусть трещина в ребрах при каждом вдохе пылает болью. Машины сзади мигают фарами. Солнце садится, оранжевое с золотом.
Механик ведет автомобиль. Праздничный торт лежит на сиденье между нами.
Жутко видеть парней вроде нашего механика в бойцовском клубе. Тощие люди никогда не обмякают. Дерутся, пока не превратятся в отбивную. Татуированные белые парни, напоминающие скелеты, которые окунули в желтый воск; черные парни, похожие на сушеное мясо, – обычно они держатся сплоченно, их легко можно представить в «Анонимных Наркоманах». Они никогда не просят остановиться. Эти парни, пытающиеся излечиться, подобны энергии, они трясутся так быстро, что края размываются. Словно единственный дозволенный им выбор – это как они умрут, и они выбирают смерть в бою.
Им приходится сражаться друг с другом, этим парням.
Никто больше не вызывает их на бой, а они не могут вызвать никого, кроме другого дрожащего, нервного скелета, потому что прочие откажутся.
Зрители молчат, когда парни вроде нашего механика колотят друг друга.