Бойцовский клуб

– Пока ты в бойцовском клубе, твой счет в банке не имеет значения. Твоя работа не имеет значения. Твоя семья не имеет значения, и не имеет значения, кем ты себя считаешь.

– Твое имя не имеет значения.

– Твои проблемы не имеют значения! – подхватывают мартышки-астронавты на заднем сиденье.

– Твои проблемы не имеют значения! – кричит механик.

– Твой возраст не имеет значения! – орут мартышки-астронавты.

– Твой возраст не имеет значения! – вопит механик.

Тут механик, хладнокровный как огурец, выезжает на встречную полосу, и «Корниш» заполняется светом фар. Одна машина, другая несутся на нас, визжа клаксоном, и в последнее мгновение механик уворачивается от них. Фары приближаются, растут, клаксон гудит, а механик наклоняется вперед, в сияние и шум, и кричит:

– Твои надежды не имеют значения!

Никто не подхватывает его крик.

На сей раз успевает увернуться встречная машина.

Приближается еще одна, мигает, переключаясь между ближним и дальним светом, клаксон ревет, а механик визжит:

– Тебе нет спасения!

Механик не сворачивает, сворачивает встречный автомобиль.

Еще одна машина – и механик орет:

– Когда-нибудь мы все умрем!

Встречная машина сворачивает, но механик вновь преграждает ей путь. Она снова сворачивает – и механик опять оказывается перед ней.

В это мгновение ты таешь и разбухаешь. В этот миг ничто не имеет значения. Взгляни на звезды – и ты пропал. Ничто. Ни твой багаж. Ни скверное дыхание. За окнами темнота, вокруг ревут клаксоны. Фары светят, высоко – низко, высоко – низко, перед твоими глазами, и тебе больше никогда не придется идти на работу.

Никогда не придется стричься.

– Быстрый, – говорит механик.

Машина снова уворачивается, и он вновь сворачивает вслед за ней.

– Что бы ты хотел сделать перед смертью? – спрашивает он.

Встречный автомобиль сигналит, а механик спокойно смотрит на меня.

– Десять секунд до столкновения, – говорит он.

– Девять.

– Восемь.

– Семь.

– Шесть.

Работа, говорю я. Я хотел бы уволиться с работы.

Визг проносится мимо: машина сворачивает, но механик не повторяет ее маневра.

Спереди приближаются новые огни, и механик смотрит на трех мартышек на заднем сиденье.

– Эй, мартышки-астронавты, – говорит он, – видели, как нужно играть? Колитесь, или мы трупы.

Справа нас обгоняет машина, наклейка на бампере гласит: «По пьяни я вожу лучше». Если верить газетам, тысячи этих наклеек просто появились на автомобилях одним прекрасным утром. Есть и другие: «Отбей меня нежно». «Пьяные водители против матерей». «Животных на вторсырье».

Читая газету, я понимаю: это работа Комитета дезинформации или Комитета шалостей.

Сидя рядом со мной, наш чистенький, трезвый бойцовский механик говорит: точно, пьяные наклейки на бамперах – часть проекта «Хаос».

Три мартышки-астронавта молчат на заднем сиденье.

Комитет шалостей печатает самолетные инструкции, на которых пассажиры дерутся за кислородные маски в лайнере, несущемся на скалы со скоростью тысяча миль в час.

Комитеты шалостей и дезинформации соревнуются друг с другом в разработке компьютерного вируса, который заставит банкоматы блевать десяти- и двадцатидолларовыми купюрами.

Выскакивает раскаленный прикуриватель, и механик велит мне зажечь свечи на торте.

Я зажигаю свечи, торт мерцает под маленьким пламенным нимбом.

– Что бы вы хотели сделать, прежде чем умереть? – спрашивает механик и выруливает перед несущимся на нас грузовиком. Грузовик протяжно ревет, выдавая гудок за гудком, фары, подобно расцвету, сияют все ярче и ярче, отражаясь в улыбке механика.

– Быстрее загадайте желание, – обращается он к мартышкам-астронавтам. – Пять секунд до забвения.

– Одна, – говорит он.

– Две.

Грузовик прямо перед нами, ослепительно-яркий и ревущий.

– Три.

– Покататься на лошади, – слышится с заднего сиденья.

– Построить дом.

– Сделать татуировку.

– Уверуйте в меня – и умрете на веки вечные, – говорит механик.

В последний момент грузовик сворачивает, и механик тоже сворачивает, но «Корниш» заносит, и его зад врезается в край переднего бампера грузовика.

Разумеется, в тот момент я этого не понимаю, я вижу огни, фары грузовика гаснут, наступает темнота, и меня бросает сначала на пассажирскую дверцу, потом на торт и механика за рулем.

Механик лежит, вцепившись в руль, пытаясь удержать его в прямом положении, свечи на торте погасли. На одну великолепную секунду в черной кожаной темноте салона воцаряется абсолютный мрак, и мы кричим на низкой ноте, в унисон со стонами грузовика, и у нас нет ни контроля, ни выбора, ни направления, ни выхода, и мы мертвы.

Прямо сейчас я хочу умереть. По сравнению с Тайлером я – ничто.

Я беспомощен.

Я глуп, могу лишь желать вещей и нуждаться в них.

Моя крошечная жизнь. Моя говенная мелкая работенка. Шведская мебель. Я никогда, никогда никому об этом не говорил, но до встречи с Тайлером я собирался завести собаку и назвать ее Антураж.

Вот какой ужасной может стать жизнь.

Убейте меня.

Я хватаю руль и возвращаю нас в автомобильный поток.

Сейчас.

Приготовиться катапультировать душу.

Сейчас.

Механик борется за обочину, а я – за смерть.